— И что будет теперь? С его планами?
— Все будет зависеть от завещания, я думаю, — сказала Рут.
Голос у нее был неуверенный.
«Слишком неуверенный», — подумала Маргарет.
— Завещания Ги, я хочу сказать. Хотя о чьем еще завещании может идти речь? Я даже не встречалась еще с его адвокатом.
— Почему, дорогая? — спросила Маргарет.
— Потому что разговор о завещании все сделает постоянным. Неизменным. Я стараюсь этого избежать.
— Если хочешь, я поговорю с его поверенным… то есть адвокатом. Если нужно сделать какие-то распоряжения, я с радостью окажу тебе такую услугу, дорогая.
— Спасибо, Маргарет. Очень мило, что ты предложила, но я должна справиться сама. Я должна… и я справлюсь. Скоро. Когда… когда придет время.
— Да, — пробормотала Маргарет. — Конечно.
Она понаблюдала за тем, как ее невестка еще пару раз воткнула иглу в холст, а потом оставила ее на месте, показывая, что в работе наступил перерыв. Она очень старалась, чтобы в ее голосе прозвучало сочувствие, хотя на самом деле просто умирала от желания узнать, как распорядился своим громадным состоянием ее бывший муж. И особенно ее интересовало, упомянут ли в его завещании Адриан. Хотя при жизни он отказывал сыну в деньгах, которые были тому нужны, чтобы открыть свое дело, смерть отца должна была дать ему желанный капитал. А уж тогда и Кармел Фицджеральд вернется к нему. И Адриан превратится в нормального женатого мужчину, живущего нормальной жизнью, без мелких досадных инцидентов.
Рут подошла к маленькому бюро и взяла оттуда изящную рамку. В ней была заключена половинка медальона, на который она глядела не отрывая глаз. Маргарет видела, что это все тот же пресловутый подарок маман, полученный перед прощанием в доке.
«Je vais conserver l'autre moitie, mes cheris. Nous le recon-stituerons lorsque nous nous retrouverons».
[14]
«Да, да, — крутилось на языке у Маргарет, — знаю я, что ты скучаешь, но у нас, черт возьми, дело неоконченное».
— Лучше раньше, чем позже, дорогая моя, — сказала Маргарет мягко. — Ты должна с ним поговорить. Ведь это важно.
Рут поставила рамку, но продолжала глядеть на нее.
— Говори, не говори — ничего от этого не изменится, — вздохнула она.
— Зато кое-что прояснится.
— Если только эта ясность кому-нибудь нужна.
— Разве ты не хочешь знать, как он… ну, каковы были его желания? Тебе просто необходимо это знать. С таким наследством кто предостережен, тот вооружен, Рут. Уверена, его адвокат со мной согласился бы. Кстати, он тебе звонил? Адвокат? Он ведь наверняка уже знает…
— О да. Он знает.
«Ну и что?» — мысленно поторопила Маргарет. А вслух ласково сказала:
— Понимаю. Да. Всему свое время, дорогая. Как только ты будешь готова.
«Скорей бы уж», — добавила она про себя. Она не собиралась торчать на этом треклятом острове дольше, чем нужно.
Рут Бруар знала про свою невестку все. Появление Маргарет в Ле-Репозуаре не имело никакого отношения ни к их неудачному браку с Ги, ни к сожалению или грусти по поводу того, как они расстались, ни даже к уважению, которое она могла бы счесть необходимым продемонстрировать после его ужасной кончины. Даже тот факт, что она до сих пор не выказала ни малейшего любопытства относительно того, кто же убил ее бывшего мужа, выдавал истинное направление ее мыслей. В ее представлении у Ги денег куры не клевали, и она вознамерилась во что бы то ни стало урвать свою долю его богатства. Если не для себя, то хотя бы для Адриана.
Ги называл ее мстительной сукой.
— Представляешь, Рут, она наняла целую ораву докторов, которые готовы под присягой подтвердить, будто он настолько неуравновешен, что не может находиться нигде, кроме как у своей чертовой мамаши под юбкой. А ведь это она и портит мальчишку. В прошлый раз, когда я его видел, он был весь в крапивнице. В крапивнице, подумать только! В его-то возрасте! Господи, да она совсем спятила.
Так продолжалось год за годом, каникулярные визиты под каким-то предлогом сокращались или отменялись вовсе, пока Ги не осталась единственная возможность видеть своего сына — в присутствии его бдительной мамочки.
— Она стоит над нами, как охранник, черт ее побери, — кипятился Ги, — Знает, наверное, что, не будь ее рядом, я бы посоветовал сыну перерезать поводок, а если понадобится, то и перегрызть. С мальчишкой все в порядке, два-три года в приличной школе сделали бы из него человека. Причем я говорю не о таких школах, где обливают холодной водой по утрам и дерут задницу за каждую провинность. Я говорю о нормальной современной школе, где детей учат знать себе цену, а он никогда этому не научится, если она будет держать его при себе, как комнатную собачонку.
Но Ги не суждено было победить в этом споре. Так возник сегодняшний бедняга Адриан — бездарный, бесхарактерный, не имеющий опоры в жизни. Впрочем, один талант у него все же был: он неизменно терпел неудачу во всем, за что бы ни брался, начиная со спорта и заканчивая отношениями с женщинами. И этим он был целиком и полностью обязан своей матери. Чтобы это понять, не нужно быть дипломированным психологом. Но Маргарет никогда этого не признает, а то вдруг придется взять на себя какую-то часть ответственности за его проблемы. А этого, видит бог, она никогда не сделает.
В этом была вся Маргарет. Обвинить ее в чем бы то ни было не удавалось никому, и никому не удавалось добиться от нее помощи. Ее девиз был «каждый за себя, а не можешь — и черт с тобой».
Бедняжка Адриан, не повезло ему с матерью. Она, конечно, хотела ему только добра, но на пути к этой цели умудрилась натворить столько гадостей, что ее добро уже ничего не меняло.
Рут наблюдала за Маргарет, пока та притворялась, будто рассматривает единственное наследство, оставшееся ей от матери, — медальон, которому не суждено было стать целым. Маргарет была крупной блондинкой с высоко зачесанными волосами, темные очки — это в декабре-то? странно, право! — сидели на ее макушке. Рут не могла представить, что ее брат был когда-то женат на этой женщине, впрочем, она и раньше не могла этого представить. Она так и не научилась видеть в Ги и Маргарет супругов — не из-за секса, который, в конце концов, является частью человеческой природы и, как таковой, может приспосабливать друг к другу совершенно разные физические типы, а в эмоциональном смысле, в том, с чего все начинается, что ей, никогда не имевшей возможности испытать свою теорию на деле, представлялось плодородной почвой, единственно пригодной для роста будущего и семьи.
Как выяснилось позднее, Рут была абсолютно права: Ги и Маргарет совершенно не подходили друг другу. И если бы в один из редких приступов оптимизма они не ухитрились произвести на свет Адриана, то после развода так и пошли бы каждый своим путем: она — счастливая богатством, добытым на развалинах брака, а он тем, что так дешево заплатил за самую серьезную ошибку в своей жизни. Но появление Адриана как части их семейного уравнения исключило саму возможность полного исчезновения Маргарет из их жизни. Потому что Ги любил своего сына, хотя и бесился, глядя на него, а это означало, что Маргарет следовало принимать как неизбежность. До смерти одного из них — Ги или Маргарет.
