Тут Маргарет осеклась. И отвела глаза.
— Вот именно. В самый раз для меня, — сказал Адриан. — К умным людям она не привыкла, так что охмурить ее было легче легкого.
— Я не это имела в виду. Я о другом думала. Она милая девочка. Вы вместе…
— Какая разница, о чем ты думала. Это правда. И он это видел. Она была легкой добычей. Он это видел и не мог не сделать первый шаг. Он ведь никогда не оставлял ни одного невспаханного клочка земли, особенно прямо у себя под носом, только руку протяни, ведь так, мама…
Тут голос у него сорвался.
Звон тарелок и лязг ножей в столовой означал, что поставщики провизии начали убирать со стола и поминки заканчивались. Маргарет поглядела на дверь за спиной сына; она знала, что через считанные минуты сюда кто-нибудь войдет. А ей непереносима была мысль о том, что ее сына увидят вот таким: лицо лоснится от пота, обкусанные губы дрожат. В одно мгновение он превратился в ребенка, а она — в мать, какой была все его детство: раздираемой между желанием приказать ему взять себя в руки, пока кто-нибудь не увидел, как он распускает нюни, и прижать его к материнской груди, клянясь отомстить его обидчикам.
Однако именно мысль об отмщении заставила ее вернуться к настоящему и увидеть в Адриане мужчину, а не маленького мальчика. И тогда холодок, коснувшийся ее шеи, превратился в лед у нее в крови, пока она обдумывала месть, которую свершит тут, на Гернси.
Ручка двери за спиной Адриана громыхнула, дверь распахнулась и толкнула его. Седовласая женщина просунула внутрь голову, увидела окаменевшее лицо Маргарет, ойкнула, извинилась и спряталась. Ее вторжение послужило для них сигналом. Маргарет поспешила вытолкнуть сына из комнаты.
Она повела его наверх, в свою спальню, радуясь, что Рут отвела ей комнату в западном крыле дома, подальше от себя и от Ги. Там они с сыном смогут побыть наедине, а именно это им сейчас и было нужно.
Посадив Адриана на табурет перед туалетным столиком, она вытащила из чемодана бутылку виски. О том, что Рут скупа на выпивку, знали все, и Маргарет поблагодарила за это Бога, ведь иначе ей не пришло бы в голову взять запас. Плеснув в стакан неразбавленного виски на два пальца, она выпила залпом, налила еще и передала стакан сыну.
— Я не буду…
— Будешь. Это успокаивает нервы.
Она подождала, пока он выполнит ее приказ, а он, осушив стакан, оставил его у себя в ладонях, словно не знал, что с ним делать. Тогда она спросила:
— А ты уверен, Адриан? Ему нравилось флиртовать. Ты же знаешь. Может, между ними ничего такого и не было. Ты видел их вместе? Видел…
Ей не хотелось расспрашивать о пикантных подробностях, но нужны были факты.
— Мне и не надо было их видеть. Она изменилась по отношению ко мне после этого. Я догадался.
— Ты говорил с ним? Обвинял его?
— Разумеется. За кого ты меня принимаешь?
— И что он сказал?
— Он все отрицал. Но я заставил его…
— Заставил?
У нее перехватило дыхание.
— Я солгал. Сказал ему, что она призналась. Тогда и он тоже сознался.
— А потом?
— Ничего. Мы вернулись в Англию, Кармел и я. Остальное ты знаешь.
— Боже мой, так зачем ты сюда вернулся? — спросила она у него. — Он поимел твою невесту прямо у тебя под носом. Почему ты…
— Потому что меня заставили это сделать, если ты помнишь, — ответил Адриан, — Что ты мне говорила? Что он будет рад меня видеть?
— Но если бы я знала, я бы никогда даже не предложила, и уж тем более не настаивала бы… Адриан, ради бога. Почему же ты не сказал мне, что случилось?
— Потому что хотел этим воспользоваться, — ответил он. — Если разумные доводы не помогут уговорить его дать мне взаймы, то, может быть, чувство вины поможет. Только я забыл, что отец был неуязвим для вины. Он был неуязвим для всего.
Тут он улыбнулся. И в этот самый миг кровь застыла у Маргарет в жилах. Ее сын добавил:
— Почти для всего, как выяснилось.
9
Дебора Сент-Джеймс шла за подростком, сохраняя расстояние. Ей не очень-то удавались разговоры с незнакомцами, но она не собиралась выходить из игры, не разузнав, в чем тут дело. Она понимала: ее нежелание сдаваться только подтверждало, что Саймон не зря беспокоился и не хотел отпускать ее одну на Гернси заниматься делами Чайны, — Чероки он, видимо, не принимал в расчет. Именно поэтому она была вдвойне настроена на то, чтобы не дать своей природной сдержанности помешать ей достигнуть цели.
Мальчик не знал, что за ним кто-то идет. Похоже, он шел куда глаза глядят. Выбравшись из толпы в саду скульптур, он зашагал через овальную лужайку, которая раскинулась у богато украшенной оранжереи по ту сторону дома. У края лужайки он вдруг подпрыгнул и отломил тонкую молодую ветку от каштана, росшего между двумя высокими рододендронами, подле группы из трех надворных построек. Не доходя до них, он резко повернул на восток, где вдалеке между ветвями деревьев Дебора разглядела каменную стену, за которой начинались луга и поля. Но вместо того чтобы направиться туда и наверняка оставить позади и похороны, и все с ними связанное, он потащился по усыпанной галькой аллее назад к дому. По пути он сбивал сорванной им веткой листья с кустарников, буйно разросшихся вдоль аллеи. За ними к востоку от дома были другие садики, содержавшиеся в безукоризненном порядке, но он туда не пошел, а потопал прямо сквозь деревья, росшие позади кустарников, и еще ускорил шаг, очевидно услышав, как кто-то подошел к одной из машин, припаркованных рядом.
Дебора тут же потеряла его из виду. Под деревьями было темно, а он был с ног до головы в темно-коричневом, так что разглядеть его было трудно. Но она все равно спешила вперед в том направлении, которое он выбрал, и догнала его на тропе, спускавшейся к лугу. Посередине луга, за рощицей молодых кленов и декоративной деревянной изгородью, которая блестела от масла, призванного сохранить ее первоначальный цвет, палитру черных и красных оттенков, виднелась черепичная крыша строения, похожего на японский чайный домик. Она поняла, что видит еще один сад на территории поместья.
Мальчик пересек изящный деревянный мостик, изогнувшийся над впадинкой в земле. Отбросив свою ветку, он прошел по камням-ступенькам и шагнул к фестончатым воротам. Толкнув створку, скрылся внутри. Ворота бесшумно закрылись.
Дебора торопливо последовала за ним, пробежала по мостику, перекинутому над канавкой, в которой серые камни были размещены с глубочайшим вниманием к растительности вокруг них. Подойдя к воротам, она увидела то, что было скрыто от нее раньше, — бронзовую дощечку, вделанную в дерево.
«Ala memoire de Miriam et Benjamin Brouard, assassines par les Nazis a Auschwitz. Nous n'oublierons jamais».
[18]
