— Это ваша семья? — спросил он у Рут Бруар.
— Мы жили в Париже, — ответила она. — До Освенцима.
— Я понимаю.
— Нет, вряд ли. Такое никто не может понять.
Сент-Джеймс согласился:
— Вы правы.
Его согласие отчасти удовлетворило Рут Бруар, как, может быть, и осторожность, с которой он вернул фотографию на место. Она посмотрела на макет в середине комнаты и без всякой злобы заговорила:
— Я могу рассказать вам лишь о том, что сама видела в то утро, мистер Сент-Джеймс, И о том, что я сама делала. Я подошла к окну в моей спальне и смотрела, как Ги выходил из дома. Когда он поравнялся с деревьями и вышел на аллею, она пошла за ним. Я ее видела.
— Вы уверены, что это была именно Чайна Ривер?
— Сначала я сомневалась, — ответила она, — Пойдемте. Я вам покажу.
И она повела его назад по темному коридору, стены которого были увешаны старыми гравюрами с изображениями дома. Не доходя до лестницы, отворила какую-то дверь и впустила Сент-Джеймса в комнату, судя по всему — свою спальню: в ней стояла простая, но хорошая старинная мебель и висел огромный вышитый гобелен. На нем были изображены несколько сюжетов, которые складывались в одну историю, как на гобеленах в докнижные времена. Это была история спасения: бегство в ночи от приближающейся чужеземной армии, дорога к морю, плавание по бурным волнам, прибытие на незнакомый берег. Только два персонажа переходили из одной сцены в другую: маленькая девочка и мальчик.
Рут Бруар шагнула в неглубокую оконную нишу и отодвинула прозрачные панели, закрывавшие стекло.
— Подойдите, — позвала она Сент-Джеймса. — Взгляните.
Сент-Джеймс подошел и увидел, что окно выходило на фасад. Под ним делала круг подъездная аллея, огибая участок земли, засаженный травой и кустарниками. За ними спускалась к удаленному коттеджу лужайка. Деревья плотно обступали его со всех сторон, и живой стеной стояли вдоль аллеи.
Брат вышел из дома через главный вход, по своему обыкновению, рассказала Рут Бруар Сент-Джеймсу. На ее глазах он пересек лужайку и пошел через рощу к коттеджу. Чайна Ривер вышла из-под тех деревьев и пошла за ним. Ее было хорошо видно. Она была в черном. На ней был плащ с поднятым капюшоном, но Рут сразу поняла, что это она.
— Как? — поинтересовался Сент-Джеймс,
Ему было ясно, что воспользоваться плащом Чайны мог кто угодно. По самой своей природе он подходил как мужчине, так и женщине. И разве поднятый капюшон не навел мисс Бруар на мысль о том, что…
— Я полагалась не только на свое зрение, мистер Сент-Джеймс, — ответила ему Рут Бруар. — Мне показалось странным, что она шла за ним по пятам так рано утром, без всякой видимой причины. Меня это встревожило. Я подумала, что могла ошибиться, и пошла в ее комнату проверить. Ее там не оказалось.
— Возможно, она была где-то в доме?
— Я смотрела. В ванной. В кухне. В кабинете у Ги. В гостиной. В галерее наверху. Ее не было нигде в доме, мистер Сент-Джеймс, потому что в тот момент она шла по пятам за моим братом.
— А вы были в очках, когда увидели ее внизу, среди деревьев?
— Вот поэтому я и обыскала дом, — сказала Рут. — Потому что когда я подошла к окну в первый раз, очков на мне не было. Мне показалось, что это она, — у меня хорошая память на рост и фигуру, — но я хотела убедиться.
— Почему? Вы в чем-то ее подозревали? Или кого-то другого?
Рут вернула прозрачные занавески на место. Ладонями разгладила тонкую ткань. При этом она говорила:
— Кого-то другого? Нет. Нет. Конечно нет.
То, что она словно обращалась к этим занавескам, заставило Сент-Джеймса задать следующий вопрос.
— Кто еще был тогда в доме, мисс Бруар?
— Ее брат. Я. И Адриан, сын Ги.
— А какие у него были отношения с отцом?
— Хорошие. Замечательные. Они редко встречались. Его мать давным-давно позаботилась об этом. Но они очень любили друг друга, хотя и мало виделись. Разумеется, у них были свои разногласия. А у кого их нет? Но в них не было ничего серьезного, в этих разногласиях. Ничего такого, что нельзя было бы преодолеть.
— Вы в этом уверены?
— Конечно уверена. Адриан… Он хороший мальчик, просто у него была тяжелая жизнь. Его родители ссорились, когда разводились, каждый тянул ребенка в свою сторону. Он-то любил обоих, но его заставили выбирать. После такого люди перестают друг друга понимать. Становятся как чужие. И это нечестно.
Почувствовав дрожь в своем голосе, она сделала глубокий вдох, словно пытаясь унять ее.
— Они любили друг друга так, как могут любить только отец и сын, не имеющие ни малейшего понятия о том, что за человек каждый из них.
— А до чего, по-вашему, может довести такая любовь?
— Не до убийства. Уверяю вас.
— Вы любите вашего племянника, — подытожил Сент-Джеймс.
— Кровные родственники значат для меня больше, чем для многих других людей, — ответила она, — по вполне понятным причинам.
Сент-Джеймс кивнул. Он понимал, что это правда. Понимал он и многое другое, о чем не было смысла говорить с ней сейчас. Он сказал:
— Я хотел бы взглянуть, каким путем ваш брат шел в бухту в то утро, мисс Бруар.
Она ответила:
— Вы найдете тропу к востоку от коттеджа смотрителя. Я позвоню Даффи и предупрежу их о том, что разрешила вам туда прийти.
— Эта бухта — частная собственность?
— Нет, бухта никому не принадлежит. Но если вы появитесь там, Кевин станет интересоваться, что вас туда привело. Он очень заботится о нас. И его жена тоже.
«Плохо заботится», — подумал Сент-Джеймс.
10
Сент-Джеймс повстречался с Деборой, когда та выходила из-под каштанов, стоявших вдоль дорожки. Очень коротко она рассказала ему о том, что случилось в японском саду, жестом показав, что это было к юго-востоку отсюда, в роще. Похоже, ее утреннее раздражение прошло, и Сент-Джеймс порадовался этому, еще раз вспомнив, что сказал ему будущий тесть, когда он решил — в качестве старомодной формальности, как он надеялся, — просить ее руки.
— Деб — рыжая, и это не случайно, парень, — сказал ему тогда Джозеф Коттер. — Она тебе задаст такого жару, какого ты никогда не видывал, но не успеешь и глазом моргнуть, как тут же отойдет.
Как он убедился, с парнем она поработала неплохо. Несмотря на свою сдержанность, она умела жалеть людей, и это давало ей преимущество над Сент-Джеймсом. Это качество помогало ей и в профессии: люди позировали куда охотнее, когда знали, что человек с камерой разделяет их ценности и взгляды на жизнь, — точно так же, как его невозмутимость и аналитический склад ума помогали ему в его профессии. Успех Деборы в разговоре со Стивеном Эбботом лишь подчеркивал тот факт, что в этом деле помимо технических навыков и опыта лабораторной работы нужны были и другие способности.
