— Дело совсем не во мне, — сказала она. — Дело ни в ком по отдельности. Сейчас мы говорим о…
— О «Колоссе», — закончил он. — Конечно. Главное — это всегда «Колосс», и поэтому я буду благодарен, если ты позволишь мне вернуться к выполнению своих служебных обязанностей на благо «Колосса». А тебе могу дать подсказку: позвони моей матери. Она обеспечит мое алиби. Само собой, я ее сладкий голубоглазый мальчик, и она скажет все, что я попрошу ее сказать, в случае если начнут расспрашивать про меня дамы, которые суют нос не в свое дело. Но то же самое будет верно и в отношении остальных наших работников. Желаю хорошего дня.
Он отвернулся к компьютеру. Его румяное от природы лицо стало еще краснее. Ульрика видела, что на виске у него забилась жилка. Что это — невинность, негодующая в ответ на подозрения? Или что-то еще? Хотя неважно. Ладно, Нейл, пусть будет по-твоему.
С Джеком Винессом было проще.
— Бар «Миллер энд Гриндстоун», — сразу сказал он. — Ульрика, ты же знаешь, если я не здесь, значит, там. И вообще, какого черта ты этим занимаешься? Нам ведь и без твоих расспросов хватает неприятностей.
Действительно, хватает. Она только ухудшала ситуацию, но с этим ничего не поделаешь. Она должна найти для полиции хоть что-нибудь. И даже если ради этого придется самой проверять каждое алиби у отца Робби, у матери Нейла, у посетителей в любимом пабе Джека… Она готова. И способна на это. И не боится. Она сделает это, потому что на кону стоит столько…
— Ульрика! Что случилось? Мы же договорись: через пять минут.
В приемной появился Грифф. Он выглядел растерянным, что и понятно, ведь раньше Ульрика, как подвластный силам гравитации спутник, возникала на его орбите — орбите звезды! — ровно в назначенный им миг.
— Мне нужно поговорить с тобой, — сказала она. — У тебя есть время?
— Найдется. Моя группа сейчас работает над «кругом доверия». А что случилось?
В разговор встрял Джек:
— Ульрика вообразила себя полицейским.
— Тебя не спрашивают, Джек, — отрезала Ульрика, а Гриффу коротко велела: — Пойдем.
Она привела его в кабинет и плотно закрыла дверь. Ни обходные маневры, ни прямой вопрос не помогли избежать обид со стороны сотрудников, потому Ульрика не беспокоилась, какой избрать метод для разговора с Гриффом. Однако она не успела заговорить — Грифф опередил ее.
— Хорошо, что ты попросила о встрече, Рика, — сказал он, проводя пальцами по густой шевелюре. — Я и сам хотел поговорить с тобой.
— О чем? — спросила Ульрика, хотя уже через миг поняла, что он имеет в виду.
Рика. Он шептал это ей на ушко. Имя слетало с его губ вместе со стоном оргазма: Рика, Рика.
— Я скучал по тебе. Мне не нравится, как все между нами закончилось. Мне не нравится, что между нами все закончилось. Твои слова… что со мной здорово трахаться. Они больно меня задели. Я никогда не думал так, когда был с тобой. Это все не ради секса, Рика.
— Правда? Тогда ради чего?
Гриффин стоял возле двери, а она — у стола. Он двинулся, но не к ней, а к книжной полке, и как будто углубился в изучение корешков и фотографий. Наконец взял в руки снимок Нельсона Манделы, стоящего между Ульрикой — гораздо более юной и питающей множество иллюзий — и ее отцом.
— Ради этого, — сказал Грифф. — Ради этой девочки и всего того, во что она верила тогда и во что верит до сих пор. Ради ее страсти. Ради бьющей в ней жизни. Я надеялся прикоснуться и к одному и к другому: к страсти и к жизни, вот почему и ради чего все это было. — Он поставил снимок на место и обернулся к Ульрике: — В тебе они до сих пор есть, страсть и жизнь. Это и привлекло меня к тебе с самого начала. И влечет сейчас.
Он сунул руки в задние карманы синих джинсов. Джинсы, как обычно, были узкими и плотно обтягивали бедра. Она увидела холмик — там, где находится пенис, И отвела взгляд.
— Дома творится что-то несусветное, — продолжал Грифф. — Из-за этого я был сам не свой, прости. У Арабеллы бушуют гормоны, у малышки колики. Наша мастерская почти без заказов, дела идут неважно. Так что видишь, у меня забот полон рот, и я начал думать о тебе как еще об одной проблеме, которую приходится решать. Поэтому я и вел себя не самым лучшим образом.
— Да. Это так.
— Но это не означало… не означает, будто ты мне больше не нужна. Просто все эти сложности…
— Жизнь не должна быть сложной, — перебила она. — Это ты сделал ее такой.
— Рика, я же не могу уйти от нее. Пока не могу. У нас только что родился ребенок. Если бы я поступил так, то доказал бы, что не достоин ни Арабеллы, ни тебя. Разве ты этого не понимаешь?
— Тебя никто и не просил уходить.
— Все шло именно к тому, ты знаешь не хуже меня.
Ульрика замолчала. Она понимала, что давно уже пора задавать те вопросы, ради которых она и затеяла разговор, но темные глаза Гриффа отвлекали. Не только отвлекали, но и тянули обратно в прошлое. Туда, где он рядом с ней. Где его, тело пышет жаром. Где он входит в нее — о, этот головокружительный момент! То было не просто соединение плоти с плотью. То соединялись души.
Она отгородилась от наплыва воспоминаний.
— Да. Наверное, так и было, — сказала она.
— Ты знаешь, что мы шли к этому. Ты видела, что я чувствовал. Что я чувствую…
Он приблизился к ней. В горле у нее что-то быстро и легко запульсировало. В теле образовался жар, сконцентрировался в низу живота. Между ног стало влажно — совершенно против воли.
— Это все плотское, — попробовала Ульрика остановить происходящее. — Только дурак мог принять это за настоящее чувство.
Грифф был уже так близко к ней, что она уловила запах. Не запах лосьона. Не одеколона и не геля после бритья. Это был его запах, созданный из запахов волос, кожи и секса.
Он протянул руку и прикоснулся к ней. Пальцы скользнули по ее виску, спустились ниже. Задержались на мочке. Провели линию к подбородку. Потом Грифф уронил руку.
— Мы ведь по-прежнему вместе, да? — спросил он. — Ничего не изменилось между нами?
— Грифф, послушай… — произнесла она.
Но в голосе ее не было твердости. И он слышит это не хуже ее. И он понимает, что это означает. Потому что это может означать только одно… О, как он близко, этот запах, эта сила… Он опрокидывает ее, обеими руками прижимает ее ладони к кровати и целует, целует. Ее бедра подхватывают ритмичный танец и вскидываются, вскидываются, потому что все отступило, ничто больше не имеет значения, только желание, обладание и упоение.
Да, он чувствует то же самое. Она знала, что если опустит глаза (а она этого ни за что не сделает), то увидит доказательство под тканью узких джинсов.
Грифф хриплым голосом спросил:
— Что послушать, Рика? Мое сердце? Твое? Послушать, о чем они говорят? Я хочу, чтобы ты вернулась. Это безумие. Это глупо. Я ничего не могу предложить, лишь одно: я хочу тебя. Не знаю, что принесет завтрашний день. Может быть, мы завтра умрем. Я просто хочу, чтобы ты все это знала.
