Но в конце концов, когда уже начало светать, он уступил. Доехать до дома, принять душ и переодеться. Это не займет много времени. Два констебля провели его через небольшую толпу репортеров, чьи вопросы он не понимал и даже почти не слышал. Полицейская машина отвезла его в Белгрейвию. Невидящим взглядом он смотрел на пролетающие мимо улицы.
Возле дома констебли спросили, не хочет ли он, чтобы они остались. Он покачал головой. Он справится, сказал он. У них в доме живет прислуга. Дентон приготовит что-нибудь поесть.
Линли не сказал им, что Дентон уехал в отпуск, которого так долго ждал (яркие огни большого города, Бродвей, небоскребы, театры каждый вечер). Он лишь поблагодарил констеблей за заботу и, как только они отъехали, вытащил из кармана ключ.
В доме побывала полиция. Он увидел оставленный ими обрывок клейкой ленты, которой огораживают место преступления. Дверь посыпана порошком для снятия отпечатков пальцев. Дебора говорила, что крови не было, но он нашел пятнышко на одной из мраморных плит, которыми была облицована верхняя ступенька. До двери оставался один шаг.
Лишь с третьей попытки сумел он вставить ключ в замок. Когда он открывал дверь, у него закружилась голова. Ему казалось, что теперь в доме все будет иначе, но ничего не изменилось. С последнего букета, составленного ею, несколько лепестков упало на инкрустированную крышку комода в прихожей, только и всего. Все остальное было как прежде: ее зимний шарф перекинут через перила лестницы; на диване в гостиной лежит раскрытый журнал; ее стул выдвинут из-под стола и не поставлен на место после того, как она посидела на нем; чашка в раковине на кухне; ложка на столе; папка с образцами тканей для детской комнаты. Вероятно, где-то в доме лежат пакеты с костюмами для крестин. Слава богу, он не знал где.
В ванной он встал под душ. Струи воды били по спине, но он не чувствовал этого, и, даже когда они попадали в глаза, он не мигал и не щурился, не ощущая боли. В голове прокручивались моменты из прошлого, и он взывал к Богу, в которого не слишком верил, умоляя, чтобы ему дали шанс повернуть время вспять.
К какому дню? К какому часу? К какому решению, которое привело их всех туда, где они оказались?
Он стоял под душем до тех пор, пока в бойлере не закончилась горячая вода. Он не имел представления, сколько времени провел в ванной. Мокрый и дрожащий от холода, он не вытирался и не одевался, пока зубы не застучали внутри черепа барабанной дробью. Ему не хватало воли, чтобы войти в спальню, раскрыть шкаф и найти там чистую одежду. Он почти высох к тому моменту, когда нашел в себе силы взять полотенце.
Он двинулся в спальню. Как ни смешно, но без Дентона они были беспомощны как младенцы. Кровать так никто и не убрал с прошлого утра, и на подушке остался отпечаток головы Хелен. Он отвернулся, чтобы не видеть его, заставил себя подойти к комоду, но там на глаза попалась свадебная фотография: жаркий июньский день, аромат тубероз, скрипки играют Шуберта. Протянув руку, он повернул фотографию к стене. На краткое мгновение это помогло: он не видел ее лица, ему полегчало. Но потом его настигла агония — невозможно было не видеть ее, и он снова развернул фотографию.
Он оделся. К этой простой процедуре он отнесся с тщанием, которое проявила бы к ней сама Хелен. На время он занял мысли подбором цветов и тканей, поиском подходящей обуви и галстука — как будто это был обычный день и она лежала в кровати с чашкой чая на животе, наблюдая за тем, чтобы он не совершил ужасной ошибки против вкуса. Его проблемой были галстуки. Он никогда не умел их подбирать. «Томми, дорогой, ты абсолютно уверен насчет синего галстука?»
Он ни в чем не был уверен. То есть в одном он не сомневался: в том, что он ни в чем не уверен. Механически выполняя привычные действия, он каким-то образом оказался одетым и встал перед зеркальными дверцами шкафа, раздумывая, что должен делать дальше.
Побриться? Нет, этого он не мог. Только что он пережил душ — душ, который отныне и навсегда будет именоваться «первым душем после Хелен», — и на большее не готов. Он не вынесет, чтобы еще одно действие стало первым после Хелен. Это убьет его. Первая еда после Хелен. Первая заправка бензином после Хелен, первая газета, упавшая в щель почтового ящика, первый стакан воды, первая чашка чая. Бесконечная череда «первых после Хелен» событий только началась, но он уже чувствует себя погребенным под ними.
Он вышел из дома. Кто-то — скорее всего, кто-то из соседей — оставил цветы на крыльце. Нарциссы. Да, сезон уже наступил. До чего же они жизнерадостные, говорила Хелен. Нарциссы, дорогой, — цветы с характером.
«Бентли» стоял там, где его аккуратно припарковала Дебора, и, когда он открыл дверцу, навстречу ему выплыл запах Хелен. Цитрусовый. И она снова оказалась рядом.
Он сел в машину и захлопнул дверь. Опустил голову на руль и вдохнул неглубоко, потому что, казалось ему, глубокое дыхание растратит запах быстрее, а он хотел сохранить этот аромат как можно дольше. Он не мог заставить себя перенастроить высоту кресла, опущенного Хелен, повернуть зеркала, не мог делать ничего, что стерло бы следы ее присутствия. И он спрашивал себя: если он не в силах делать даже эти простые и насущные вещи, ведь, во имя всего святого, это даже не была машина Хелен, потому что она почти никогда не ездила в «бентли», как он сможет пройти то, что ему предстоит пройти?
Он не знал. Последние часы он действовал в полуавтоматическом режиме и надеялся, что таким образом сумеет и дальше двигаться от одного мига к следующему.
В данный момент это означало завести машину — он так и сделал. «Бентли» заурчал и, повинуясь водителю, выехал из гаража. Каждое движение требовало огромного усилия воли, поэтому все происходило как в замедленной съемке.
Мимо него проплыли гаражи, показалась их улица и их дом. Он не смотрел на входную дверь, потому что не хотел представлять (а он знал, что эта картина будет возникать в его мозгу) то, что предстало перед взором Деборы Сент-Джеймс, когда она вывернула из-за угла после того, как поставила машину в гараж.
Он ехал в больницу и думал о том, что следует тем же маршрутом, которым «скорая помощь» везла Хелен в реанимацию. Знала ли она, что происходит с ней и вокруг нее: в вены воткнуты иглы аппаратов внутривенного переливания крови, в нос подается кислород, Дебора где-то неподалеку, но не так близко, как те люди, которые прослушивают ее грудь и говорят, что сейчас дыхание в левой половине затруднено и что другое легкое не работает вовсе. Должно быть, она была в шоке. Она не могла знать. Вот она стоит на крыльце дома, ищет ключ от замка, а в следующий миг в нее выстрелили. С короткого расстояния, сказали ему. Менее чем с десяти футов, а скорее всего — с пяти. Она видела его, значит, и он видел ужас на ее лице, удивление, когда она поняла, что оказалась вдруг такой уязвимой.
Окликнул ли он ее по имени? Миссис Линли, можно вас на минутку? Графиня? Леди Ашертон, не так ли? И она обернулась со смущенным смешком, как всегда в таких случаях. «Вот ведь! Все эта глупая статья в газете. Это была идея Томми, но мне следовало тверже стоять на своем, а не соглашаться».
