Линли всё больше переполняло нетерпение. Оно было связано с Деборой. Бог знает, как она добралась до всего этого, но она ведь была достаточно упряма, чтобы совершить нечто такое, что сразу поставит её под удар. Линли пытался понять: как Саймон удерживается от того, чтобы свернуть ей шею?
Выбравшись наконец на последний участок дороги, от Милнторпа к Арнсайду, Линли увидел туман. Туман вовсе не крался тихо, словно на кошачьих лапках, как в знаменитом стихотворении, а с пугающей скоростью двигался через пустое пространство залива Моркам стеной, словно по пескам мчались невидимые лошади, влача за собой гигантский шлейф угольного дыма.
Линли притормозил возле деревушки Арнсайд. Он не бывал в Арнсайд-хаусе, но знал его по описанию Деборы. Проехал мимо пирса, врезавшегося в широкий безводный канал реки Кент, которая на время отлива превратилась в жалкий ручеёк, потом остановился, чтобы пропустить переходившую улицу женщину с прогулочной коляской, но сам ребёнок шёл рядом с ней, цепляясь за её брюки ручонкой в перчатке; дитя было основательно закутано ради защиты от холода. Когда они наконец перебрались на другую сторону — чертовски медленно, да и с чего бы им было торопиться? — Линли увидел знак, предупреждающий об опасности места, где он стоял. «Быстро прибывающие приливы! — было написано на щите. — Зыбучие пески! Скрытые канавы! Осторожно! Очень опасно!» Так какого же чёрта кто-то таскал сюда ребёнка, если одно неверное движение в неверное время дня могло привести к тому, что малыша смоет водой?
Женщина и дитя наконец очутились на тротуаре на другой стороне. Линли поехал дальше — через деревню, по широкому проезду, вдоль которого выстроились особняки Викторианской эпохи, к склону, поднимавшемуся над водой. Арнсайд-хаус стоял в самом конце проезда. Дом за большой лужайкой был поставлен под таким углом, что его было видно в самом выгодном свете. Но сегодня картина была не слишком отчётливой, потому что туман всё больше и больше становился похожим на мокрую вату.
Арнсайд-хаус казался пустым, ни в одном из окон не горел свет, несмотря на тёмный день. Линли не мог решить, хорошо это или плохо. Но перед домом не было ни одной машины, и это давало надежду на то, что Дебора ещё не успела окончательно всё испортить. Конечно, лучше всего было бы, если бы в доме действительно никого не оказалось, но Линли не стал на это надеяться.
Он поставил «Хили-Эллиот» в конце подъездной дороги, где она переходила уже в парковочную площадку. Выйдя из машины, Томас обнаружил, что за те часы, что он провёл в дороге, воздух заметно изменился. Он как будто сбивался комками у него в лёгких. Линли пришлось пробиваться сквозь него, словно раздвигая тяжёлые занавеси, чтобы добраться до парадной двери.
Он услышал, как где-то внутри прозвенел звонок. И ожидал, что никто не выйдет, но ошибся. Вскоре раздались шаги по каменному полу, дверь распахнулась. И Линли очутился лицом к лицу с самой прекрасной женщиной, каких только ему приходилось видеть.
Инспектор не был готов к потрясению от встречи с Алатеей Файрклог, к зрелищу её золотистой кожи, копны волнистых волос, падавших на плечи, огромных тёмных глаз и чувственных губ, не готов был увидеть женщину, воплощавшую в себе саму женственность. Только руки выдавали её, да и то лишь своими размерами.
Конечно, он сразу понял, что Алатее и Николасу нетрудно было одурачить всех вокруг. И если бы Барбара Хейверс не поклялась, что эта женщина на самом деле Сантьяго Васкес дель Торрес, Линли никогда бы в это не поверил. По правде говоря, он и теперь не верил. И потому заговорил очень осторожно.
— Миссис Файрклог? — спросил он. И когда она кивнула, предъявил ей свой жетон. — Инспектор Томас Линли, детектив из Скотленд-Ярда. Я пришёл, чтобы поговорить с вами о Сантьяго Васкесе дель Торрес.
Она побелела так стремительно, что Линли показалось: она сейчас потеряет сознание. И отступила от двери назад.
— Сантьяго Васкес дель Торрес, — повторил Линли. — Похоже, это имя вам знакомо.
Женщина, отступив ещё на шаг, наткнулась на дубовую скамью, тянувшуюся вдоль стены от самого входа. И тяжело опустилась на неё.
Линли вошёл и аккуратно закрыл за собой дверь. В холле было темновато.
Свет проникал сюда через четыре маленьких окошка рядом с дверью, и в каждое из них были вставлены цветные стёкла; витражи изображали красные тюльпаны, окружённые листвой, и сквозь них на кожу женщины — или кто там эта был — падали красноватые отблески.
Линли всё ещё не был ни в чём уверен, но решил действовать прямо, а там будь что будет. Поэтому он сказал:
— Нам необходимо поговорить. У меня есть причины думать, что вы — Сантьяго Васкес дель Торрес из города Санта-Мария-де-ла-Крус-де-лос-Анджелес-и-де-лос-Сантос в Аргентине.
— Прошу, не называйте меня так.
— Но это ваше настоящее имя?
— Нет, после Мехико.
— Рауль Монтенегро?
Она прижалась спиной к стене.
— Это он вас прислал? Он где-то здесь?
— Меня никто не присылал.
— Я вам не верю.
Алатея встала. Она стремительно бросилась мимо Линли к двери в коридор, тоже отделанный дубовыми панелями, как и вестибюль.
Инспектор пошёл за ней. Промчавшись по коридору, Алатея раздвинула дверь со стеклянными витражами (лилии, окружённые ниспадающими листьями папоротника) и вошла в большой холл. Он был наполовину отреставрирован, но наполовину ещё пребывал в запустении, представляя собой странную смесь возрождённого Средневековья и свалки предметов искусства. Алатея направилась к диванам у камина и устроилась в самом тёмном месте, поджав колени и уткнувшись в них лицом.
— Пожалуйста, оставьте меня в покое, — сказала она, хотя обращалась как будто к самой себе, а не к инспектору. — Пожалуйста, оставьте меня…
— Боюсь, это невозможно.
— Вы должны уйти. Разве вы не понимаете? Никто не знает. Вы должны немедленно уйти.
Линли подумал, что вряд ли никто ничего не знает. Как такое могло быть?
— Осмелюсь предположить, что Ян Крессуэлл знал, — сказал он.
При этих его словах Алатея вскинула голову. Её глаза сверкали, но на лице вместо отчаяния вдруг отразилась растерянность.
— Ян? — переспросила она. — Нет, это невозможно. Откуда бы ему знать?
— Он ведь был гомосексуалистом, вёл двойную жизнь. Он постоянно имел дело с людьми вроде вас. И ему нетрудно было бы догадаться…
— Так вот что вы думаете? Что я — мужчина, гомосексуалист? Трансвестит? Переодетый? — В её глазах блеснуло понимание. — И вы думаете, что я убила Яна, да? Потому что он… что? Что-то обнаружил? Потому что пригрозил меня выдать, если я не… что? Заплачу? Но у меня нет денег. Боже, если бы всё было так просто…
Линли почудилось, что он проваливается в кроличью нору, как Алиса. То, как Алатея отреагировала на имя Сантьяго Васкеса дель Торрес, говорило о том, что она действительно и есть тот подросток, который некогда сбежал из родного города и каким-то образом очутился в руках Рауля Монтенегро. Но её реакция на предположение о том, что Ян каким-то образом понял, что она представляет собой на самом деле, заставила Линли усомниться в собственных выводах.
