— Ян ничего не знал, — сказала Алатея. — Никто ничего не знал. Ни единый человек.
— Вы утверждаете, что и Николас ничего не знает?
Линли уставился на неё во все глаза. Он пытался понять.
Но попытка найти смысл в словах Алатеи заставляла его шагнуть в некую новую область, совершенно ему незнакомую. Он был сейчас подобен слепцу, который искал потайную дверь в комнате, битком набитой мебелью.
— В таком случае я не совсем понимаю… Как это может быть, чтобы Николас ничего не знал?
— Потому что я ему ничего не говорила, — просто ответила Алатея.
— Но осмелюсь предположить, что он и сам бы…
И тут до Линли начало доходить, что именно пыталась объяснить ему Алатея. Если она никогда не рассказывала Николасу о Сантьяго Васкесе дель Торрес и если Николас сам ни о чём не догадался, то причина тому могла быть только одна.
— Да, — кивнула Алатея, явно прочитав в его глазах зарождавшееся понимание. — Только мои родные в Аргентине об этом знают и ещё моя двоюродная сестра Елена-Мария. Она-то всегда знала. С того времени, когда мы были детьми. — Алатея отвела волосы со лба, и это был настолько женский жест, что Линли почувствовал себя неловко, хотя Алатея, возможно, как раз того и добивалась. — Она всем делилась со мной: куклами, одеждой, потом косметикой, когда мы подросли. — Алатея на мгновение отвела взгляд, потом опять посмотрела на инспектора в упор, и в её взгляде вспыхнул огонь. — Вы можете это понять? Для меня просто не могло быть по-другому. Я могла жить только так, и Елена-Мария это понимала. Не знаю, как и почему она это поняла, но она поняла. Задолго до того, как разобрались другие, она знала, кем я была.
— Женщиной… — Линли наконец-то произнёс это слово. — Женщиной, заключённой в мужском теле. Но всё равно женщиной.
— Да, — согласилась Алатея.
Линли подумал над этим. Он видел, что Алатея ждёт его реакции, возможно готовясь к худшему: отвращению, растерянности, неприятию, любопытству, жалости… Она оказалась одной из пяти братьев в мире, где быть мужчиной означало обладать всеми привилегиями, каких просто не могло быть у женщины. Она знала, что большинство мужчин никогда не поймут, почему бы вдруг какому-то мужчине в их мире захотелось изменить пол, стать не тем, кем он родился. А именно это она и сделала, судя по всему. И Алатея утвердила инспектора в этой догадке, сказав:
— Даже когда я была ещё Сантьяго, я была женщиной. Да, у меня было мужское тело. Но мужчиной я не была. А жить вот так… не принадлежать ни к тем, ни к этим… иметь тело, которое не чувствуешь как своё… страстно желать всё изменить, быть готовой на всё, лишь бы добиться естественного для себя состояния…
— И вы стали женщиной, — пробормотал Линли.
— Да, я изменила пол. Я уехала из Санта-Марии, потому что хотела жить как женщина, а там это было невозможно. Из-за отца, его положения в городе, из-за семьи. Много было причин. А потом появился Рауль. У него были деньги, необходимые мне для того, чтобы стать женщиной, и у него были свои причины. И мы заключили сделку. Никто больше не был в неё вовлечён, никто ничего не знал.
Алатея грустно посмотрела на Линли. За свою жизнь Томас повидал много чувств, отражавшихся на лицах людей, людей отчаявшихся, лукавящих, застенчивых, людей, которые пытались скрыть правду. Им всегда казалось, что они могут скрыть свою истинную натуру, но удавалось это только социопатам. Потому что реальность такова, что глаза — это действительно окна души, а души нет только у психически больных.
Напротив диванчика, на котором сидела Алатея, имелась скамья. Линли опустился на неё и сказал:
— Значит, смерть Яна Крессуэлла…
— Я к ней не имею никакого отношения. Если бы я кого-то и убила, то это был бы Рауль Монтенегро, но я не хочу его убивать. И никогда не хотела. Я хотела просто сбежать от него, но и это не потому, что боялась, что он меня выдаст. Он не стал бы этого делать, потому что ему необходима была некая женщина, которая была бы полностью в его власти. Не настоящая женщина, понимаете? Не настоящая, а именно мужчина, который превратился в женщину, чтобы Рауль не потерял репутацию в своём мире мачо. Но вот чего он не понимал и чего я ему не говорила, так это то, что я вовсе не меняюсь, потому что я уже женщина. Мне просто нужна была операция, чтобы это подтвердить.
— И он заплатил за эту операцию?
— Ну да. Он ведь думал, что взамен получит идеальные отношения между двумя мужчинами, один из которых в глазах всего света выглядит женщиной.
— То есть ему нужны были гомосексуальные взаимоотношения.
— Своего рода да. Но этого быть не могло, поскольку один из партнёров был другого пола. Нашей проблемой — моей и Рауля — было то, что мы не до конца поняли друг друга перед тем, как начали… эту авантюру. А может быть, я намеренно не желала понять, чего он хотел от меня, потому что была в отчаянии, а он казался единственным выходом.
— Но почему вы думаете, что теперь он ищет вас?
Алатея ответила совершенно спокойно, без малейшей иронии или хвастовства:
— А вы не стали бы, Томас Линли? Он потратил огромные деньги, чтобы создать меня, а в ответ на свои вложения ничего не получил.
— Но что известно Николасу?
— Ничего.
— Как это может быть?
— Последняя операция была сделана много лет назад в Мехико. Когда я поняла, что не могу быть тем, что нужно Раулю, я сбежала от него. И — из Мехико. Я перебиралась с места на место, нигде не задерживаясь. И наконец очутилась в Юте. И встретила Ники.
— Но вы должны ему всё рассказать…
— Почему?
— Потому что… Но это ведь очевидно. Есть некоторые функции, которые ваше тело не сможет выполнить.
Алатея вздохнула.
— Я думала, что всегда смогу оставаться женщиной так, чтобы Ники ничего не узнал. Но потом он захотел вернуться в Англию, захотел сделать всё, чтобы его отец мог им гордиться. И он видел только один путь к этому, так сказать, гарантию счастья отца. Мы должны сделать то, чего не смогла сделать ни одна из сестёр Николаса. Мы должны родить ребёнка и подарить Бернарду внука, и это навсегда исцелит ту боль, которую причинил ему Николас… ему и матери… за все годы своего наркотического безумия.
— Значит, теперь вы просто обязаны ему всё объяснить.
Алатея покачала головой.
— Как я могу признаться ему в подобном предательстве? Вы сами смогли бы?
— Не знаю.
— Я могу любить его. Могу быть его возлюбленной. Могу создать для него дом и делать всё то, что может сделать для мужчины женщина. Кроме одного. Ведь даже пойти к доктору, чтобы обследоваться, якобы чтобы выяснить, почему я до сих пор не забеременела… Я с самого начала лгала Нику, потому что уже привыкла лгать, потому что мы всё это делаем, потому что иначе не выжить в этом мире… Это называется хитростью, это образ жизни. Единственная разница между мной и остальными людьми в том, что я превратилась из мужчины в женщину и скрыла это от того, кого я люблю, потому что я думала: если он об этом узнает, он не захочет на мне жениться, не захочет увезти в такое место, где Рауль Монтенегро никогда меня не найдёт. В этом мой грех.
