— Матушка не задержалась в моей компании настолько долго, насколько, похоже, от неё ожидали. И когда она ушла, я принялась гадать, чего ради она вдруг явилась? Но найти отгадку оказалось нетрудно. Вы все как раз выходили из лодочного дома. Ты, папа, и Томас, и тот хромоногий. И Томас выглядел так, словно только что помыл волосы, и они ещё не просохли, а на шее у него висело полотенце. Но у хромого волосы были сухими. И у тебя тоже, папочка. — Ещё раз глотнув как следует шерри, Миньон продолжила: — Полотенце говорило о том, что Томас заранее подготовился к купанию. Он не мог просто поскользнуться и упасть в воду, потому что одежда на нём была сухой, что подтверждало мою догадку. То есть он намеренно прыгнул в воду. А поскольку сейчас не то время года, когда люди купаются в Озёрах, то у него должны были быть какие-то особые причины. И я думаю, что это купание связано с Яном. Ну, как?
Линли почувствовал, что Файрклог смотрит на него. Валери нервно переводила взгляд с дочери на мужа и обратно. Линли промолчал. В конце концов, подумал он, это забота Файрклога — подтвердить или опровергнуть выводы дочери. Сам же он считал, что было бы куда мудрее не скрывать причины его приезда в Айрелет-холл и не делать вид, что присутствие инспектора здесь — нечто вроде случайности.
Однако Файрклог ничего не ответил дочери. Она, похоже, приняла его молчание за подтверждение и сказала:
— А это значит, что ты считаешь смерть Яна вовсе не результатом несчастного случая, папа. По крайней мере, я решила именно так, когда увидела там вас троих. И, кстати: несколько секунд поиска в Интернете, и я выяснила, кем на самом деле является наш гость. Так что, если вы хотели всё это скрыть от меня, вам следовало воспользоваться псевдонимом.
— Никто ничего от тебя не скрывает, Миньон, — сообщил ей отец. — Томми приехал сюда по моему приглашению. А то, что он заодно и полицейский, не значит…
— Детектив, — перебила его Миньон. — Детектив из Скотленд-Ярда, папуля, и тебе это прекрасно известно. И если он приехал по твоей просьбе и если он шарит в лодочном доме в компании ещё какого-то типа, уж не знаю, кто он таков, — думаю, любой сложил бы два и два в такой ситуации. — Она развернулась в кресле и перенесла своё внимание на Линли. Мать отошла от неё, подняв полотенце. Миньон обратилась к инспектору: — Значит, вы тут проводите небольшое расследование, тайно. И кто всё это затеял? Это ведь не может быть папа, нет?
— Миньон! — предостерегающе произнёс её отец.
Она продолжила:
— Потому что это означало бы, что он абсолютно ни в чём не повинен, что, честно говоря, мне кажется сомнительным.
— Миньон! — воскликнула Валери. — Что ты такое говоришь!
— А ты так не думаешь? Но ведь у папы были причины пожертвовать нашим Яном. Разве не так, папа?
Файрклог не стал отвечать дочери. И в его взгляде, устремлённом на Миньон, ничего не отразилось. То ли он давно привык к манере разговора своей дочери, то ли знал, что для неё это просто слова, и ничего больше. Однако в воздухе ощущалось напряжение, и все ждали продолжения. Ветер что-то швырнул в оконное стекло маленькой гостиной, но вздрогнула одна только Валери.
— Но ведь и у меня причины были, — сказала Миньон. — Разве я не права, папа? — Она откинулась на спинку кресла, явно веселясь. Но, глядя на отца, следующие слова она адресовала инспектору: — Папа не знает, что мне было известно: Ян хотел отделить меня от семьи, Томас. Он постоянно рылся в счетах, наш Ян, искал способы сэкономить папины денежки. И я — уж точно один из таких способов. Одна только моя башня обошлась в кучу денег, её недёшево было построить, а теперь её нужно обслуживать, ремонтировать, да ещё и меня содержать. Когда вы меня навещали, вы наверняка ведь заметили, что я люблю кое-что купить. Хотя если собрать все счета, которые папа получает за год, окажется, что я трачу не так уж и много. Однако Ян полагал, что я и того не заслуживаю. К чести папы, надо заметить, что в этом он никогда с Яном не соглашался. Но мы оба — и папа, и я — знали, что в любой момент он может изменить своё мнение, согласиться с Яном и выставить меня вон. Разве не так?
На лице Файрклога ничего не отражалось. Валери смотрела на дочь внимательно и осторожно. И это говорило инспектору куда больше, чем любые слова.
— Валери, — заговорил наконец Бернард, не сводя глаз с дочери, — думаю, пора уже и поужинать, а? Миньон всё равно уходит.
Миньон улыбнулась, залпом допила остатки шерри и весьма выразительным тоном произнесла:
— Уверена, мне не помешал бы провожатый, чтобы добраться до моей башни.
— Полагаю, ты и сама прекрасно туда доберёшься, — ответил ей отец.
8 ноября
Чок-Фарм — Лондон
Барбара Хейверс вскрикнула, увидев себя в зеркале ванной комнаты, куда она приплелась, поднявшись рано утром и совершенно забыв, что её внешность изменилась самым кардинальным образом. Сердце подпрыгнуло у неё в груди, и Барбара резко развернулась, готовая к стычке с женщиной, которую она краем глаза заметила в зеркале. Конечно, всё это заняло секунду-другую, но всё равно Барбара почувствовала себя полной дурой, когда наконец опомнилась и вчерашний день вспомнился ей во всех подробностях.
Когда она вернулась после посещения дома, где жила подруга Бернарда Файрклога Вивьен Талли, она позвонила на мобильный Анджелины Упман, сообщила, что находится в Кенсингтоне, и, похоже, ей придётся отменить всю эту «историю с волосами», как она выразилась, потому что это уж слишком далеко от Чок-Фарм. Однако Анджелина горячо возразила: «Да что за ерунда, Кенсингтон совсем рядом с Найтсбриджем!» И заявила, что они встретятся прямо там. Хадия слушала их разговор и, отобрав у матери телефон, закричала:
— Ты не можешь отказаться, Барбара! Да и в любом случае тебе ведь начальство приказало! И это совсем не больно! — Тут Хадия понизила голос: — И не забывай о Дорчестере, Барбара. Мы потом будем пить чай в Дорчестере! Мама говорит, там у них есть человек, который играет на пианино, пока все пьют чай, и ещё постоянно ходят люди с серебряными подносами, просто заваленными сэндвичами, и ещё говорит, что там подают свежие лепёшки, горячие, а потом ещё пирожные. Кучи пирожных, Барбара!
Барбара с неохотой уступила. Она встретит их в Найтсбридже. Стоило немного пострадать ради чая и сэндвичей на серебряных тарелках.
Посещение салона красоты стало для Барбары тем, что полицейские психологи назвали бы «испытанием взросления». Дасти, стилист Анджелины, полностью соответствовал её описанию. Когда Барбара устроилась в кресле одного из его подчинённых, Дасти подошёл к ней, окинул взглядом и сказал:
— Боже! Из какого века ты сюда вывалилась?
Он был худощав, хорош собой, его волосы были уложены острыми прядями, а такой загар в ноябре можно было получить только в солярии, причём нужно было провести там такое количество часов, что это уже грозило раком кожи. Дасти не стал ждать от Барбары ответа. Вместо того он повернулся к ученику и сказал:
