Куно Виттрам долбил по столу кружкой. Ноткер Вейрах колотил
рукоятью мизерикордии. Вольдан из Осин качал перебинтованной головой и что-то
невразумительно бормотал. Рымбаба и де Тресков орали:
Bibit era, bibit herus,
bibit miles, bibit clerus,
bibit ille, bibit illf,
bibit servus cum ancilla,
bibit velox, bibit piger,
bibit albus, bibit niger…
– Xok! Xok!
– Буко, брат! – Пашко покачнулся, обнял Буко за
шею, прильнул мокрыми усами. – Будь здрав! Веселимся! Это ж мой, курва, с
Биберштайнувной сговор! Понравилась она мне! Стало быть, слово чести, приглашу
тебя к себе на свадьбу, а там и на крестины, вот тогда погуляем!
Под подолом место есть,
чтоб мой колышек мог влезть!
– Будь повнимательнее, – шепнул Рейневану Шарлей,
немедля воспользовавшись представившейся возможностью. – Придется нам свои
головы уносить.
– Знаю, – тоже шепотом ответил Рейневан. – В
случае чего берите с Самсоном ноги в руки. На меня не оглядывайтесь… Я пойду за
девушкой… В башню…
Буко оттолкнул Рымбабу, но Пашко не сдавался.
– Не горюй, Буко. А что, права была госпожа Формоза,
дал ты маху, похитив у Биберштайна дочку. Но я тебя от забот освобожу. Вот
невеста, там – жена, пей за свадьбу! Пей до дна! Ха, ха, срифмовал, курва,
будто поэт какой. Буко! Пей! Веселись! Давай, давай! Под подолом место есть…
Буко оттолкнул его.
– Я тебя знаю, – бросил он Шарлею. – Уже в
Кромолине так думал, теперь уже точно знаю время и место. Уверен. Хоть тогда на
тебе была францисканская ряса, морду твою узнал, вспомнил, где тебя видел. На
вроцлавском рынке в восемнадцатом годе, в тот памятный июльский понедельник.
Шарлей не отвечал, смело глядя прямо в прищуренные глаза
раубриттера. Буко повертел в пальцах свой литургический кубок.
– А ты, – перевел он взгляд на Рейневана, –
Хагенау, или как там тебя взаправду звать, черти знают, кто ты такой, может,
тоже монах и княжеский ублюдок. Может, тебя господин Биберштайн тоже за бунты и
мятежи в стольцевскую тюрьму упрятал? Я уже в дороге заподозрил. Видел, как ты
на девку поглядываешь, думал, оказии выжидаешь, чтобы Биберштайну отомстить,
его дочурку под ребро пырнуть. Однако – твое дело месть, а мое – пятьсот
гривен. Так я все время за тобой приглядывал. Прежде чем ты, братец, козика
[395]
достал бы, головы-то на шее уж и не было б.
А теперь, – цедил слова раубриттер, – гляжу я на
твою морду и думаю, а может, я ошибался. Может, ты вовсе на нее не покушался,
может, это афект? Может, ты ее спасти хочешь, у меня из рук вырвать? Думаю я
так, думаю, и злость во мне подымается. За кого ж ты Буко фон Кроссига держишь?
И меня аж трясет тебе глотку перерезать. Но я сдерживаюсь. Временно.
– А может, – голос Шарлея был совершенно
спокоен, – может, кончить на сегодня? День был богат утомительными
событиями, все собравшиеся это по собственным костям чувствуют, вот извольте
глянуть, там господин Вольдан уже уснул, уткнув физию в соус. Предлагаю
дальнейшую дискуссию отложить ad cras.
[396]
– Ничего, – буркнул Буко, – мы не станем
откладывать ad cras. О конце пира я скажу, когда время придет. А теперь пей,
монаший сын, выродок, пей, когда наливают. И ты пей, Хагенау. Откуда знать,
может, это последняя ваша выпивка? В Венгрию дорога длинная и рискованная. Доедете?
Говорят же: человек не знает утром, что с ним вечером будет.
– Тем более, – ядовито добавил Ноткер
Вейрах, – что господин Биберштайн наверняка разослал конников по дорогам.
За похищенную дочь жутко должен быть на похитителей ожесточен.
– Вы что, не слышали, – крикнул Пашко
Рымбаба, – чего я сказал? Биберштайн – это ерунда. Я ж на его дочке
женюсь. Ведь же…
– Молчи, – прервал его Вейрах. – Ты пьян. Мы
с Буко нашли лучшее решение, более простой и удачный супротив Биберштайна
способ. Так что ты к нам со своим жениховством не лезь. Совсем это ни к чему.
– Но она мне по душе пришлась… Помолвка… И покладины.
[397]
Чтоб мой колышек мог…
– Заткнись.
Шарлей оторвал взгляд от глаз Буко, посмотрел на де Трескова.
– А вы, господин Тресков, – спросил он
спокойно, – одобряете план товарищей? Тоже считаете его превосходным?
– Да, – после минутной заминки ответил де
Тресков. – Хоть и сожалею. Но такова жизнь. Ваша беда, что вы так удачно
подходите к головоломке.
– Удачно, удачно, – подхватил Буко фон
Кроссиг. – Да еще как удачно. Из всех, что приняли участие в нападении,
лучше других узнают тех, кто был без забрала. Господина Шарлея. Господина
Хагенау, который так залихватски управлял похищенной колебкой. Да и ваш
слуга-силач тоже не из тех, которых легко забыть. Его морду узнают, ха-ха, даже
у трупа. Всех, кстати, будут узнавать как трупы. Поймут, кто на кортеж напал.
Кто Биберштайнувну увел…
– И кто ее убил, – спокойно докончил Шарлей.
– И изнасиловал, – ухмыльнулся Вейрах. – Не
надо забывать об изнасиловании.
Рейневан вскочил со скамьи, но тут же сел, придавленный
тяжелой рукой де Трескова. В тот же момент Куно Виттрам схватил Шарлея за
плечи, а Буко приставил демериту к горлу мизерикордию.
– Это что же! – крикнул Рымбаба. – Разве ж
это дело? Они нам тогда на помощь…
– Так надо, – обрезал Вейрах. – Возьми меч.
По шее демерита из-под стилета потекла струйка крови.
Несмотря на это, его голос был спокоен.
– Не удастся ваш план. Никто вам не поверит.
– Поверит, поверит, – успокоил его Вейрах. –
Просто диву даешься, во что только люди верят!
– Биберштайн не даст обвести себя вокруг пальца. Вы
сложите свои головы.
