– Ты что, пугать вздумал, монаший поскребыш? –
Буко наклонился над Шарлеем. – Когда тебе самому до утра не дожить?
Говоришь, Биберштайн не поверит? Возможно. Сложу голову? На то воля Господня.
Но вам все равно глотки перережу. Хотя бы ради gaudium, как говорит курвин сын
Сагар. Тебя, Хагенау, прикончу, хотя бы ради того, чтобы Сагару насолить,
потому как ты ему дружок. Тоже колдун. А относительно тебя, Шарлей, назовем это
справедливостью. Исторической. За Вроцлав, за восемнадцатый год. Другие главари
бунта сложили головы под палаческим топором на вроцлавском рынке, а ты сложишь
в Бодаке. Ублюдок.
– Ты второй раз назвал меня ублюдком, Буко.
– Назову и третий. Ублюдок! И что ты мне сделаешь?
Шарлей не успел ответить. С грохотом отворилась дверь, и
вошел Губертик. Точнее говоря, вошел Самсон Медок, отворив себе дверь
Губертиком.
В абсолютной тишине, в которой было слышно погукивание
летающего вокруг башни филина, Самсон выше поднял оруженосца, которого держал
за ворот и штаны, и бросил под ноги Буко. Губертик душераздирающе застонал,
войдя в контакт с полом.
– Этот тип, – проговорил в тишине Самсон, –
пытался удушить меня в конюшне вожжами. Утверждал, что по вашему приказу,
господин фон Кроссиг. Не желаете ли объяснить?
Буко не пожелал.
– Убить его! – рявкнул он. – Убить курвина
сына! Бей!
Шарлей змеиным вывертом высвободился из рук Виттрама, локтем
ударил по горлу де Трескова. Тассило захрипел и отпустил Рейневана, Рейневан же
с лекарской точностью саданул Рымбабу кулаком в побитый бок, прямо в самое
больное место. Пашко взвыл и согнулся пополам. Шарлей подскочил к Буко, сильно
пнул его по голени, Буко упал на колени. Продолжения Рейневан не видел, потому
что Тассило де Тресков крепко саданул его по шее и кинул на стол. Однако
догадался, слыша звук удара, хруст переламываемого носа и яростный рев.
– Никогда больше, – услышал он четкий голос
демерита, – не называй меня ублюдком, Кроссиг.
Тресков схватился с Шарлеем, Рейневан хотел прыгнуть тому на
помощь, но не успел – скукожившийся от боли Рымбаба обхватил его сзади,
пригнул. Вейрах и Виттрам накинулись на Самсона, гигант схватил скамью,
долбанул ею Вейраха в грудь, толкнул Куно, повалил обоих, придавил скамьей.
Видя, что Рейневан рвется и дергается в медвежьих объятиях Рымбабы, подскочил и
раскрытой пятерней дал Рымбабе в ухо. Пашко просеменил боком через всю залу и
врубился лбом в камин. Рейневан схватил со стола оловянный жбан, со звоном
стукнул пытающегося подняться Ноткера Вейраха.
– Рейневан, девушка! – крикнул Шарлей. –
Беги!
Буко фон Кроссиг вскочил с пола, рыча и обильно изливая
потоки крови из переломленного носа. Сорвал со стены рогатину, размахнулся и
бросил в Шарлея, демерит легко уклонился, острие отерлось о его плечо. И
угодило в Вольдана из Осин, который в этот момент проснулся и, совершенно
ничего не соображая, поднялся из-за стола. Вольдан отлетел назад, ударился
спиной о фламандский гобелен, сполз по нему, сел, голова упала на торчащее у
него из груди древко.
Буко взревел еще громче и кинулся на Шарлея с голыми руками,
растопырившийся, как ястреб. Шарлей задержал его выпрямленной рукой, второй
хватанул по сломанному носу. Буко взвыл и упал на колени.
На Шарлея прыгнул де Тресков, на Трескова – Куно Виттрам, на
Виттрама – Самсон, на Самсона – Вейрах, на Вейраха – залитый кровью Буко, на
Буко – Губертик. Все переплелось на полу, образовав что-то вроде Лаокоона с
ближайшими родственниками. Рейневан этого уже не видел. Он во всю мочь мчался
наверх по крутой лестнице башни.
Он наткнулся на нее перед низкой дверью, освещенной торчащим
в металлическом ухвате факелом. Похоже, это не было для нее неожиданностью.
Походило на то, что она ждала его.
– Николетта…
– Алькасин…
– Я пришел…
Он не успел сказать, с чем пришел. Сильный удар повалил его
на пол. Он приподнялся на локтях. Получил еще раз. Упал снова.
– Я, понимаешь, к тебе всем сердцем, – прошипел,
стоя над ним, Пашко Рымбаба. – Я к тебе всем сердцем, а ты меня в бок
тычешь? В больной бок?! Гадина!
– Эй ты, больной!!!
Пашко обернулся. Улыбнулся широко и радостно, увидев
Катажину Биберштайн, девицу, пришедшуюся ему по вкусу, с которой, как ему
казалось, он уже обручился, и в мечтах уже видел себя в горячем от любви
супружеском ложе. Но, оказалось, мечтал он несколько преждевременно.
Несостоявшаяся невеста резко ударила его сжатым кулаком по
глазу. Пашко схватился за лицо. Девушка для большей свободы действий подтянула cotehardie
и крепко врезала ему по промежности. Возмечтавший о горячем супружеском ложе
жених согнулся, со свистом втянул воздух, а потом взвыл волком и упал на
колени, обеими руками ухватившись за свои мужские достоинства. Николетта еще
выше подняла платье, демонстрируя стройные бедра, и, подпрыгнув, ударила его по
виску, тут же развернулась и хватанула по груди. Пашко Пакославиц Рымбаба
рухнул на крутые ступени и, переворачиваясь, скатился вниз.
Рейневан приподнялся на колени. Она стояла над ним
спокойная, почти ничем не выдающая возбуждение. Только глаза, горящие, как у
пантеры, говорили о ее состоянии.
«Она притворялась, – подумал он. – Только
прикидывалась трусливой и испуганной. Обманула всех, да и меня тоже».
– Что дальше, Алькасин?
– Наверх, Николетта, быстрее.
Она побежала, перепрыгивая через ступеньки, он едва поспевал
за ней. «Надо будет, – подумал он, – основательно пересмотреть свое
мнение относительно слабого пола».
Пашко Рымбаба скатился на самый низ лестницы, с размаху
ввалился в залу, на середину, почти под стол. Несколько минут лежал, хватая
ртом воздух, как карп, вынутый из воды, потом охнул, застонал, принялся
раскачивать головой, держась за гениталии. Затем сел.
В зале не было никого, не считая трупа Вольдана с торчащей
из груди рогатиной. И скривившегося от боли Губертика, прижимающего к животу
явно сломанную руку. Оруженосец встретил взгляд Рымбабы и указал головой на
дверь, ведущую во двор. Это было излишне. Пашко уже раньше услышал долетающий
оттуда шум, крики, мерные удары.
