Самсон отбросил топор, ухватил одного из коней за уздечку,
собрался ухватить второго, но тут подскочил Буко и ткнул его стилетом. Самсон
увернулся, но недостаточно быстро. Стилет распорол ему рукав. И задел
предплечье. Буко не успел пырнуть снова, как получил по зубам и покатился к
воротам.
Самсон Медок ощупал рану, глянул на окровавленную руку.
– Теперь, – сказал он громко и медленно, –
теперь-то я действительно разозлился.
Он подошел к Шарлею и Вейраху, все еще вырывающим друг у
друга ратище алебарды. И саданул Вейраха кулаком с такой силой, что пожилой
раубриттер моментально проделал роскошного козла. Пашко Рымбаба поднял бердыш,
чтобы рубануть Самсона. Тот увернулся и глянул на него. Пашко тут же попятился
на два шага.
Шарлей ловил коней, Самсон же стащил с приворотного стояка
круглый кованый щит.
– На них! – рявкнул Буко, поднимая упущенный
Виттрамом меч. – Вейрах! Куно! Пашко! На них! О Христе…
Тут он увидел, что делает Самсон. Самсон же схватил щит
хваткой дискобола и закружился тоже как дискобол. Щит вырвался из его руки, как
из баллисты, едва не задел Вейраха, со свистом перелетел через весь двор,
врезался в консоль стены, раздолбав ее в щепы. Вейрах сглотнул слюну, Самсон же
снял со стояка второй щит.
– Христе… – засопел Буко, видя, что гигант снова
начинает разворачиваться. – Прячьтесь!
– Клянусь цицками святой Агаты! – рявкнул Куно
Виттрам. – Спасайся, кто может!
Раубриттеры кинулись бежать, каждый в свою сторону,
невозможно было предсказать, в кого Самсон запустит свое оружие. Рымбаба сбежал
в конюшню, Вейрах нырнул за поленницу, Куно Виттрам снова заполз под тележку,
только что пришедший в сознание Тассило де Тресков опять распластался по земле,
Буко фон Кроссиг на бегу сорвал с учебного манекена продолговатый старомодный
щит, прикрыл им спину.
Самсон закончил вращение на одной ноге в классической позе,
достойной резца Мирона либо Фидия. Метательный щит со свистом помчался к цели,
с громким гулом врезался в щит на спине Кроссига. Сила инерции отбросила
раубриттера не меньше, чем на пять саженей. Возможно, отбросила бы и больше,
если б не стена. Какое-то время казалось, что Буко размазало по стене, ан нет,
через несколько мгновений он сполз на землю.
Самсон Медок осмотрелся. Метать уже было не в кого.
– Ко мне! – крикнул из ворот Шарлей, уже сидевший
в седле. – Ко мне, Самсон! На коня!
Конь, хоть и рослый, слегка присел под навалившейся на него
тяжестью. Самсон Медок успокоил его.
Они рванули галопом.
Глава 25
в которой – как у Беруля и Кретьена де Труа, как у Вольфрама
фон Эшенбаха и Гартмана фон Ауэ, как у Готфрида Страсбургского, Гвилельма де
Кабестэна и Бертрана де Борна – речь идет о любви и смерти. Любовь прекрасна.
Смерть – нет
В сущности, не исключено то, что один из пражских менторов
Рейневана говорил относительно магических полетов, а именно, что они
подчиняются ментальному контролю намазавшегося летной субстанцией колдуна либо
колдуньи. Предметы же, на которых они летают, будь то метла, кочерга, лопата
или что-либо иное, – всего лишь мертвая, неодушевленная материя,
подчиняющаяся воле магика и полностью от нее зависящая.
Что-то подобное действительно должно было существовать,
поскольку несущая Рейневана и Николетту скамья взнеслась в небо на уровень
зубцов стены замка и кружила вокруг них до тех пор, пока Рейневан не увидел,
что из замка выезжают двое конных, один из которых явно был крупногабаритным.
Скамейка некоторое время следовала за ними, как бы желая успокоить его,
показав, что ни один из мчащихся по дороге на Клодско конников серьезно не
ранен и за ними никто не гонится. И словно действительно уловив его облегченный
вздох, она сделала вокруг Бодака еще один круг, а затем взмыла вверх, в
пространство, пробив залитые лунным светом облака.
Однако оказалось, что прав был и Гуон фон Сагар, утверждавший,
что всякая теория сера, поскольку выводы пражского доктора о ментальном
контроле оправдались лишь в ограниченных пределах. Причем ограниченных сильно.
Убедив Рейневана в том, что Шарлей и Самсон в безопасности, скамья совершенно
перестала подчиняться его воле. Например, в намерения Рейневана никак не
входило «порхание» на такой высоте, что до луны, казалось, можно было
дотянуться рукой, а мороз пробирал такой, что у них с Николеттой зубы отбивали
дробь не хуже испанских кастаньет. Не совпадал также с волей и желанием
Рейневана полет по кругу на манер охотящегося канюка. Его воля была направлена
на то, чтобы лететь вслед за Самсоном и Шарлеем, но именно эту волю скамьелёт
определенно игнорировал.
Кроме того, у Рейневана не было ни малейшего желания изучать
топографию Силезии с высоты птичьего полета, поэтому, совершенно непонятно
каким чудом и подчиняясь чьему ментальному контролю, летающий предмет мебели
снизил уровень полета и направился на северо-восток вдоль склонов Райхенштайна.
Оставив справа массивы Яволника и Борувковой, скамейка вскоре пролетела над
городом, окруженным утыканной башнями двойной стеной, который мог быть лишь
Пачковым. Потом понесла их вдоль долины реки, которая могла быть только Нисой.
Вскоре под ними побежали крыши епископского Отмухова. Однако здесь скамья
сменила курс, описав широкую дугу, вернулась к Нисе и полетела вверх по реке,
следуя извивам серебрящейся в лунном свете ленты. Сердце Рейневана несколько
мгновений билось учащенно, так как походило на то, что скамья вознамерилась
вернуться к Бодаку. Однако нет, она вдруг развернулась и направилась к северу,
мчась над низиной. Вскоре под ними промелькнул монастырский комплекс Каменьца,
и Рейневан снова заволновался. Ведь Николетта тоже намазалась летной
мишкулянцией и тоже могла влиять на скамейку силой воли. Они могли –
направление вроде бы указывало на это – лететь прямо в Столец, владение
Биберштайнов. Рейневан серьезно сомневался в том, что там его примут с
распростертыми объятиями.
Однако вскоре скамья отклонилась немного к западу, пролетела
над каким-то городом. Рейневан понемногу терял ориентацию, переставал
слезящимися от встречного ветра глазами узнавать пробегающую внизу местность.
Высота, на которой они летели, была уже не очень велика,
поэтому скамьенавты уже не тряслись от холода и не щелкали зубами. Скамья
летела плавно и ровно, отказавшись от воздушной акробатики, ногти Николетты
перестали впиваться в руки Рейневана. Девушка – он почувствовал это сразу –
немного расслабилась. Да и сам он – что уж говорить – тоже дышал свободнее, уже
не задыхался ни от сильного ветра, ни от избытка адреналина.
Они летели под подсвеченными луной облаками. Внизу
перемещалась шашечница лесов и полей.
– Алькасин… – Николетта пересилила бьющий в лицо
ветер. – А ты знаешь, куда…
