Рейневан был уверен, что они направляются в Чехию и, как
только спустятся в долину Счинавки, свернут и поедут вверх по течению реки к
границе, по дороге, ведущей прямо на Броумово. И очень удивился, когда отряд
помчался по низине к синеющим на юго-западе Столовым горам. Удивился не он
один.
– Куда едем? – перекричал гул и снег Урбан Горн. –
Эй! Галада! Господин Бразда?
– Радков, – криком же кратко ответил Галада.
– Зачем?
– Амброж!
Радков, с которым Рейневан не был знаком, так как не бывал
здесь, оказался вполне приличным городком, раскинувшимся у подножия
ощетинившихся лесами гор. Над кольцом городской стены вздымались красные крыши,
выше возносилась в небо стройная колокольня церкви. Картина настраивала бы на
лирический лад, если б не висевшая над городком плотная туча дыма.
Радков был объектом нападения.
Сосредоточившееся под Радковым войско насчитывало добрую
тысячу воинов, прежде всего пехоты, в основном, как было видно, вооруженной
всяческого вида оружием на древках – от простых пик до сложных систем гизарм.
Не меньше половины бойцов были вооружены арбалетами и
огнестрельным оружием. Была и артиллерия – напротив городских ворот установили
средних размеров бомбарду, скрытую за подъемной изгородью, а в пробелах между
возами стояли тарасницы и хуфницы.
Армия, хотя и выглядела грозно, стояла будто застыв, как
заколдованная, в тишине и неподвижности. Все это однозначно вызывало аналогию с
картиной, с tableau; единственным подвижным предметом были кружащие в сером
небе черные точечки ворон. И клубящаяся над городом туча дыма, там и тут уже
прорезанная красными языками пламени.
Они въехали галопом между возами. Рейневан впервые видел
вблизи знаменитые гуситские боевые телеги, с интересом присматривался к ним,
восхищаясь удачной конструкцией сколоченных из толстых досок сейчас опущенных
надбортов, которые, будучи в случае необходимости подняты, превращали экипаж в
настоящий бастион.
Их узнали.
– Пан Бразда, – резко приветствовал чех в
полупанцире и меховой шапке с обязательной для высших чинов красной Чашей на
груди, – благородный пан рыцарь Бразда соблаговолил наконец-то прибыть
вместе со сливками свой благородной конницы. Ну что ж, лучше поздно…
– Я не думал, – пожал плечами Бразда из
Клинштейна, – что у вас тут так резво пойдет. Уже конец? Они сдались?
– А как думаешь? Конечно, сдались, кто и чем мог здесь
обороняться? Хватило поджечь пару крыш, и они тут же начали переговоры. Сейчас
тушат пожары, а преподобный Амброж лично принимает послов. Так что вам придется
подождать.
– Надо, так надо. Слезайте, парни.
К штабу гуситской армии они отправились уже пешие, небольшой
группой, из чехов в ней были только Бразда, Галада и усач Велек Храстицкий.
Сопровождали, естественно, также Урбан Горн и Тибальд Раабе.
Прибыли они к самому окончанию переговоров. Радковское
посольство уже уходило, бледные и вконец напуганные горожане выбирались, со
страхом оглядываясь и сминая в руках шапки. По их лицам можно было понять, что
многого-то они не выторговали.
– Будет как всегда, – тихо сказал чех в меховой
шапке. – Бабы и дети свободно уйдут хоть сейчас. Парням, чтобы уйти, надо
выкупиться. И заплатить выкуп за город, который иначе пустят с дымом. Кроме
того…
– Должны быть выданы все папские священники, –
докончил Бразда, тоже, видать, имеющий практику. – И все беглецы из Чехии.
Ха, похоже, мне вовсе ни к чему было спешить. На выход баб и сбор выкупа уйдет
некоторое время. Так быстро мы отсюда не тронемся.
– Отправляйтесь к Амброжу.
Рейневан помнил разговоры, которые о бывшем плебане из
Градца-Кралове вели Шарлей и Горн. Помнил, что они называли его фанатиком,
экстремистом и радикалом, выделяющимся фанатизмом и беспощадностью даже среди
наиболее радикальных и наиболее фанатичных таборитов. Поэтому он думал увидеть
маленького, тощего как жердь и огненноглазого трибуна, размахивающего руками и
с пеной у рта выкрикивающего демагогические лозунги. Вместо этого перед ним
оказался стройный, сдержанный в движениях мужчина в черном одеянии,
напоминающем рясу, но более коротком, приоткрывающем высокие ботинки. У мужчины
была широкая, лопатой, борода, доходящая почти до пояса, на котором висел меч. Несмотря
на меч, гуситский жрец выглядел, можно сказать, вполне миролюбивым и
приветливым. Может, причиной тому был высокий выпуклый лоб, кустистые брови и
именно борода, благодаря которой Амброж немного напоминал Бога Отца на
византийской иконе.
– Пан Бразда, – приветствовал он их довольно
сердечно. – Ну что ж, лучше поздно, чем никогда. Экспедиция, вижу,
закончилась успешно? Без потерь? Похвально, похвально. А, брат Урбан Горн? С
какой тучи к нам свалился?
– С черной, – кисло ответил Горн. – Благодарю
за спасение, брат Амброж. Ты пришел как раз вовремя.
– Рад, рад, – тряхнул бородой Амброж. – И
другие тоже будут рады. Ибо мы уже тебя оплакали, когда разошлась весть. Из
епископских когтей вырваться трудно. Гораздо трудней, чем мыши из кошачьих.
Словом, все прошло хорошо… Хоть и то правда, что не за тобой я посылал отряд во
Франкенштейн.
Он взглянул на Рейневана, и тот почувствовал, как мурашки
пробежали по спине. Священник долго молчал.
– Молодой господин Рейнмар из Белявы, – сказал
наконец. – Родной брат Петра из Белявы, правоверного христианина, столько
хорошего сделавшего для дела Церкви. И отдавшего за это жизнь.
Рейневан молча поклонился. Амброж отвернулся, долго глядел
на Шарлея. Потребовалось некоторое время, чтобы Шарлей покорно опустил глаза,
но все равно было ясно, что сделал он это только из дипломатических
соображений.
– Господин Шарлей, – проговорил наконец градецкий
плебан, – который не бросает в трудную минуту. Когда Петр из Белявы погиб
от рук мстительных папистов, господин Шарлей спас его брата, несмотря на
опасность, которой подвергался сам. Воистину редкий в теперешние времена пример
чести. Ибо верно говорит старая чешская поговорка: v nouzi poznaš
prítele.
[477]
