– Любовь – великое дело, и много у нее имен, –
проговорил Рейневан слегка недовольным голосом. – Слушающий песни и
романсы не осуждает ни Тристана и Изольду, ни Ланселота и Гвиневеру, ни
трубадура де Кабестена и мадам Маргариту из Руссельона. А нас с Аделью
связывает не меньшая горячая и искренняя любовь. И пожалуйста, все прямо-таки взъелись…
– Если ваша любовь столь велика, – Завиша как бы
удивился, – то почему ты не рядом со своей любимой? Почему удрал, будто
застигнутый на месте преступления вор? Тристан, чтобы быть рядом с Изольдой,
нашел способ, переоделся, если мне память не изменяет, в лохмотья
запаршивевшего нищего. Ланселот, чтобы спасти Гвиневеру, в одиночку пошел
войной на всех рыцарей Круглого Стола.
– Не так все просто. – Рейневан зарделся не хуже
алой розы. – Ей крепко достанется, если меня схватят и убьют. Я уж не
говорю о себе самом. Но я найду способ, не бойтесь. Хотя бы переодевшись, как
Тристан. Любовь всегда побеждает. Amor vincit omnia.
Завиша приподнялся в седле и грохотнул. Трудно было понять,
что это – комментарий или всего лишь капуста.
– Единственная от нашего диспута польза, – сказал
он, – что мы поболтали, потому как скучно было ехать молчком, опустив нос.
Продолжим же, юный силезец. На другую тему.
– А почему, – после недолгого молчания проговорил
Рейневан, – едете этой дорогой? Не ближе ли из Кракова на Мораву через
Рацибуж? И Опавско?
– Может, и ближе, – согласился Завиша. – Но
я, видишь ли, рацибужцев терпеть не могу. Недавно преставившийся князь Ян,
светлая ему память, тот еще был сукин сын. Натравил убийц на Пшемыка, сына
чешского князя Ношака, а я и Ношака знал, и Пшемык был мне другом. Потому-то я
не пользовался рацибужским гостеприимством раньше, да и теперь не стану. Тем
более что Янов сынуля Миколаек доблестно, говорят, следует по стопам родителя.
Кроме того, я сделал солидный крюк, потому что надо было кое-что обговорить с
Кантнером в Олесьнице, ознакомить с тем, что сказал по его адресу Ягелло. К
тому же дорога через Нижнюю Силезию обычно гораздо разнообразнее. Хоть и вижу
теперь, что таковое мнение сильно преувеличено.
– Ага, – быстро догадался Рейневан, – так вот
почему вы в полном вооружении едете! На боевом коне! Драку высматриваете? Я
угадал?
– Угадал, – спокойно согласился Завиша
Черный. – Говорили, у вас тут кишмя кишат раубриттеры.
[68]
– Не здесь. Здесь безопасно. Потому так людно.
Действительно, на недостаток общества обижаться было нельзя.
Правда, сами они не обгоняли никого и никто их не опережал, зато в
противоположном направлении, из Бжега к Олесьнице, движение было оживленное. Их
уже миновали несколько купцов на продавливающих глубокие колеи тяжело
нагруженных телегах в сопровождении нескольких вооруженных людей с
исключительно бандитскими физиономиями. Миновала пешая колонна навьюченных
баклагами дегтярей, опережаемых резким запахом дегтя. Проследовала группка
конных крестоносцев, прошагал странствующий с оруженосцем молодой иоаннит с
личиком херувима, проплелись перегоняющие волов погонщики и пятерка
подозрительного вида пилигримов, которые, хоть они вполне вежливо
поинтересовались дорогой на Ченстохову, в глазах Рейневана подозрительными быть
не перестали. Проехали на брошенной телеге голиарды, веселыми и не вполне
трезвыми голосами распевающие «In cratero теа»,
[69] песню,
сложенную на слова Гуго Орлеанского. Только что проехал рыцарь с женщиной и
небольшой свитой. Рыцарь был в роскошных баварских латах, а вздыбившийся
двухвостый лев на его щите указывал на принадлежность к обширному роду Унругов.
Рыцарь, это было видно, моментально распознал герб Завиши, поклонился, но так
гордо, чтобы было ясно, что Унруги ничуть не хуже сулимцев. Одетая в
светло-фиолетовое платье спутница рыцаря сидела по-дамски на прекрасной
караковой лошади, и ее голова – о диво! – ничем не была покрыта. Ветер
свободно играл золотыми волосами. Проезжая мимо, женщина подняла голову, слегка
улыбнулась и окинула уставившегося на нее Рейневана таким зеленым и
многоговорящим взглядом, что юноша даже вздрогнул.
– Эге! – сказал, выдержав долгую паузу,
Завиша. – Своей смертью ты, парень, не умрешь.
И пустил ветры. С силой бомбарды среднего размера.
– Чтобы доказать, – сказал Рейневан, – что я
на все ваши насмешки и уколы вовсе не обижаюсь, я вылечу вас от постоянных
подскоков и газов.
– Интересно было бы узнать как.
– Увидите. Как только попадется пастух.
Пастух попался довольно скоро, но, увидев сворачивающих к
нему с дороги конных, кинулся в паническое бегство, влетел в чащу и исчез как
сон златой. Остались только блеющие овцы.
– Надо было, – рассудил, в очередной раз
приподнимаясь на стременах, Завиша, – маневром его брать, из засады.
Теперь-то уж его по этим вертепам не догонишь. Судя по скорости, он уже успел
отгородиться от нас Одрой.
– А-то и Нисой, – добавил Войцех, оруженосец
рыцаря, проявляя живость ума и знание географии.
Однако Рейневан вовсе не обратил внимания на насмешки. Слез
с коня, уверенно направился к пастушьему шалашу и через минуту вернулся с
большим пучком сухих трав.
– Мне был нужен не пастух, – пояснил он
спокойно, – а вот это. И немного кипятка. Горшок не найдется?
– Найдется все, – сухо сказал Войцех.
– Если кипячение, – Завиша взглянул в небо, –
тогда остановка. К тому же долгая, потому что близится ночь.
Завиша Черный поудобнее устроился на накрытом кожухом седле,
заглянул в только что опустошенную кружку, понюхал.
– И верно. Вкус как у нагретой солнцем воды изо рва, а
несет кошатиной. И помогает, клянусь муками Господними, помогает! Уже после
первой кружки, когда меня пронесло, я почувствовал себя лучше, а теперь-то уж
словно рукой сняло. Моя благодарность, Рейнмар. Вижу, врут людишки, что
университеты могут ребят научить только пьянству, разврату и сквернословию.
Однако и пользе тоже.
– Малость знаний о травах, ничего больше, –
скромно ответил Рейневан. – А по-настоящему вам помогло, господин Завиша,
то, что вы сняли доспехи, передохнули в более удобном, чем в седле, положении…
