– Странно случилось, – медленно ответил Евстахий
фон Рохов, перестав подозрительно рассматривать Рейневана. – Во-первых, в
саменький полдень. Во-вторых, в бою… Если б это не было невозможно, я бы
сказал, что в поединке. Один человек, конный, вооруженный. Убил тычком меча, к
тому же очень точным, требующим большой сноровки. В лицо. Между носом и глазом.
– Где?
– В четверти мили за Стшелином. Барт возвращался из
гостей у соседа.
– Один, без сопровождения?
– Он так ездил. У него не было врагов.
– Упокой, Господи, – пробормотал Гранчишек, –
душу его. И освяти…
– У него не было врагов, – повторил, прервав
молитву, Горн. – Но подозреваемые есть?
Кунад Нойдек подъехал ближе к возу, с интересом посмотрел на
груди Дороты Фабер. Куртизанка одарила его призывной улыбкой. Евстахий фон
Рохов тоже подъехал. И тоже осклабился. Рейневан был очень рад. На него не
смотрел никто.
– Подозреваемых, – Нойдек отвел глаза от
притягивающего взгляд бюста, – несколько. По району болталась довольно
подозрительная компания. То ли за кем-то гонялись, то ли кровная месть. Что-то
в этом роде. Здесь даже видели таких типов, как Кунц Аулок, Вальтер де Барби и
Сторк из Горговиц. Ходят слухи, что какой-то молокосос вскружил голову жене
рыцаря, а тот не на шутку взъелся на соблазнителя. И гоняется за ним.
– Не исключено, – добавил Рохов, – что именно
этот преследуемый любовничек, случайно наткнувшись на Барта, запаниковал и
прикончил его.
– Если так, – Урбан Горн поковырял в ухе, –
то вы легко достанете этого, как вы говорите, любовничка. В нем должно быть не
меньше семи футов роста и четыре в плечах. Такому, пожалуй, трудновато
спрятаться среди обычных людей.
– Верно, – угрюмо согласился Кунад Нойдек.
– Хлюпиком господин Барт не был, какому-нибудь
замухрышке б не поддался… Но, возможно, там не обошлось без чар или колдовства.
– Мать Пресвятая Богородица! – воскликнула Дорота
Фабер, а плебан Филипп перекрестился.
– А впрочем, – докончил Нойдек, – там видно
будет что к чему. Как только прелюбодея возьмем, так выпытаем его о подробностях,
ох выпытаем… А распознать, думаю, будет нетрудно. Мы знаем, что он удалой и на
сивом коне едет. Если вы такого встретите…
– Не преминем донести, – спокойно пообещал Урбан
Горн. – Удалой парень, сивый конь. Не проглядишь. И ни с кем не
перепутаешь. Ну, бывайте, господа.
– А вы, господа, не знаете, случайно, –
заинтересовался плебан Гранчишек, – вроцлавский каноник все еще в Стшелине
обретается?
– Конечно. Судебными разбирательствами занимается у
доминиканцев.
– А не его ли это милость нотариус Лихтенберг?
– Нет, – отрицательно покачал головой фон
Рохов. – Его зовут Беесс. Отто Беесс.
– Отто Беесс, препозит
[108] при Святом
Иоанне Крестителе, – забормотал священник, как только старостовы рыцари
отправились дальше, а Дорота Фабер стегнула мерина. – Ох, суровый муж.
Веееесьма суровый. Ох, рабби, зря надеешься. Вряд ли он тебя выслушает.
– А вот и нет, – проговорил Рейневан, уже
некоторое время радостно улыбавшийся. – Вас примут, рабби Хирам. Обещаю.
Видя недоуменные взгляды, Рейневан таинственно улыбнулся.
Потом, явно в хорошем настроении, соскочил с телеги и пошел рядом. Затем
немного поотстал. И тогда к нему подъехал Горн.
– Теперь ты видишь, как все оборачивается, Рейнмар
Беляу. Как быстро дурные слухи распространяются. По округе разъезжают наемные
убийцы, мерзавцы типа Кирьелейсона и Вальтера де Барби, а ежели они убьют кого,
то на тебя же на первого падет подозрение. Замечаешь иронию судьбы?
– Замечаю, – буркнул Рейневан. – И не только
это. Во-первых, вижу, что вы все-таки знаете, кто я такой. Вероятно, с самого
начала.
– Вероятно. А еще что?
– Что вы знали убитого Альбрехта Барта из Карчина. И
даю голову на отсечение, едете вы как раз в Карчин. Или ехали.
– Ишь ты, – немного помолчав, сказал Горн. –
Какой шустрый. И самоуверенный. Я даже знаю, откуда берется твоя
самоуверенность. Хорошо, когда есть знакомые на высоких должностях, а?
Вроцлавский каноник, например? Человек сразу начинает чувствовать себя лучше. И
безопаснее. Однако обманчивое это бывает ощущение, ох обманчивое.
– Знаю, – кивнул Рейневан. – Я все время
помню о вывороченном дереве, о настроениях и флюидах.
– И очень хорошо делаешь, что помнишь.
Дорога шла по холму, на котором стояла шубеница
[109]
с тремя высохшими, как вяленая треска, висельниками. А внизу перед путниками
раскинулся Стшелин с его красочным пригородом, городской стеной, замком времен
Болеслава Строгого, древней ротондой Святого Готарда и современными
колокольнями монастырских церквей.
– Ой! – заметила Дорота Фабер. – Там что-то
происходит. Какой-то праздник сегодня, что ли?
Действительно, на свободном пространстве у городской стены
собралась довольно большая толпа. Было видно, что со стороны ворот туда
направляется народ.
– Кажется, процессия.
– Скорее м??стерия, – отметил Гранчишек. –
Сегодня же четырнадцатое августа, сочельник Успения Девы Марии. Едем, едем,
Дорота. Поглядим вблизи.
Дорота чмокнула, мерин двинулся. Урбан Горн подозвал британа
и взял его на поводок, видимо, понимая, что в давке даже такой умный пес, как
Вельзевул, может потерять самообладание.
Движущаяся со стороны города процессия уже приблизилась
настолько, что в ней можно было различить священников в литургических одеяниях,
черно-белых доминиканцев, конных рыцарей в украшенных гербами яках,
[110]
коричневых францисканцев, горожан в доходящих почти до
земли делиях.
[111]
И еще алебардистов в желтых туниках и
матово поблескивающих капалинах.
[112]
