– Если не сомневаешься, – прервал каноник, сделав
вид, что не уловил насмешки, – то должен понимать, что обвинение духовных
лиц в подзуживании масс к нападению на израэлитов есть клевета. Добавлю:
клевета, достойная наказания.
Еврей молча поклонился.
– Конечно, – Отто Беесс прищурился, –
светские лица о папских наказах знают мало либо не знают вообще. Да и со
Священным Писанием у них трудности. Ибо они, как мне кто-то совсем недавно
сказал, pro maiori parte illiterati et idiote.
Рабби Хирам даже не дрогнул.
– Твое же израэлитское племя, рабби, – продолжал
каноник, – с удовольствием и упорно дает толпе основания. То вы напускаете
эпидемию чумы, то колодцы отравляете, то из детей кровь для мацы выпускаете.
Крадете и обесчещиваете облатки. Занимаетесь наглым ростовщичеством, с живого
должника, коий варварских процентов не в состоянии выплатить, куски мяса
вырезаете. И разными другими позорными делишками занимаетесь. Думается мне.
– Что же надо сделать, спрашиваю я почтенного господина
каноника, – спросил после напряженного молчания Хирам бен Элиезер. –
Что сделать, дабы такое не случалось? То есть – заражение колодцев, насилование
девушек, выпускание крови и обесчещение облаток? Что же, спрашиваю я вас,
необходимо сделать?
Отто Беесс долго молчал. Потом проговорил:
– Того и жди – будет введена специальная одноразовая,
обязательная для всех подать. На антигуситскии крестовый поход. Каждый еврей
должен будет внести один гульден. Кроме того, бжегская гмина сверх назначенной
суммы добавит по доброй воле… триста гульденов. Двести пятьдесят гривен.
Раввин согласно тряхнул бородой. Не пробуя торговаться.
– Деньги эти, – заметил без видимого нажима
каноник, – послужат общему благу. И общему, я бы сказал, делу. Чешские
еретики угрожают нам всем. Разумеется, более всего нам, правоверным католикам,
но и у вас, израэлитов, нет причин гуситов любить. Совсем, сказал бы я,
наоборот. Достаточно вспомнить март двадцать второго года, кровавый погром в
Старом Пражском Граде. Последовавшую за этим резню евреев в Хомутове, Кутной
Горе и Писке. Так что у вас, Хирам, появится возможность своей денежной помощью
присоединиться к делу мести.
– Возмездие в моих руках, – ответил, немного
помолчав, Хирам бен Элиезер. – Так говорит Бог Адонай. Никому, говорит
Бог, не воздавайте злом за зло. А господь наш, как утверждает пророк Исайя,
щедр на прощение. Кроме того, – тихо добавил раввин, видя, что каноник
молчит, приложив руку ко лбу, – гуситы истребляют евреев лишь шесть лет.
Что есть шесть лет по сравнению с вечностью, спрашиваю я вас?
Отто Беесс поднял голову. Его глаза были холодны как сталь.
– Плохо ты кончишь, друг Хирам, – проскрипел
он. – Опасаюсь я за тебя. Иди с миром.
– А теперь, – сказал он, когда дверь за евреем
закрылась, – наконец пришла твоя очередь, Рейнмар. Поговорим. Не обращай
внимания на секретаря и клирика. Это люди доверенные. Они присутствуют, но так,
словно их нет вообще.
Рейневан кашлянул, однако каноник не дал ему заговорить.
– Князь Конрад Кантнер прибыл во Вроцлав четыре дня
тому назад, на святого Вавжинца. Со свитой, состоящей из ужасных сплетников.
Самого князя тоже сдержанным не назовешь. Таким образом, не только я, но и
почти весь Вроцлав без малого уже разбирается в сложностях внесупружеской аферы
Адели, жены Гельфрада де Стерчи.
Рейневан снова кашлянул, опустил голову, не будучи в состоянии
вынести сверлящего взгляда. Каноник сложил руки как для молитвы.
– Рейнмар, Рейнмар, – проговорил он с немного
искусственным сожалением. – Как ты мог? Как ты мог так грубо нарушить
божеский и человеческий закон? Ведь сказано: да почитаемо будет супружество и
ложе нерушимо, ибо развратников и чужеложцев осудил Бог. Я же еще добавляю от
себя, что слишком часто обманутым мужьям чересчур медлительным кажется
возмездие Божье. И слишком часто они осуществляют его сами.
Рейневан кашлянул еще громче и склонил голову еще ниже.
– Ага, – догадался Отто Беесс. – За тобой уже
гонятся?
– Гонятся.
– На пятки наступают?
– Наступают.
– Юный глупец! – проговорил после минутного
молчания священник. – В Башне шутов тебя надо запереть, вот что! В Башне
шутов. В Narrenturm'e. Ты отлично бы подошел к тамошней компании.
Рейневан шмыгнул носом и изобразил на лице раскаяние. Как
ему думалось. Каноник покачал головой, глубоко вздохнул, сплел пальцы.
– Сдержаться не удалось, да? – спросил он со
знанием дела. – По ночам снилась?
– Не удалось, – покраснев, признался
Рейневан. – Снилась.
– Знаю, знаю. – Отто Беесс облизнул губы, а глаза
у него вдруг загорелись. – Скажу я тебе, что сладок плод запретный, что
хочется, ох как хочется обнять грудь неизведанную. Знаю я, что мед источают уста
чужой жены, а нёбо рта ее гладко, как масло. Однако, поверь мне, мудро учат Proverbia
[130]
Соломоновы: «Ибо мед источают уста чужой жены, и мягче елея
речь ее, но последствия от нее горьки, как полынь, остры, как меч
обоюдоострый»,
[131]
amara quasi absin tium et acuta quasi
gladius biceps. Стерегись, сын мой, дабы не сгореть рядом с нею, аки мотыль в
огне. Дабы не последовать за нею к смерти, не пропасть в Бездне. Послушай слова
мудрые Писания: «Держи дальше от нее путь твой, не подходи близко к дверям дома
ее»,
[132]
longe fac ab еа viam tuam et ne adpropinques foribus
domus eius.
He подходи к дверям дома ее, – повторил каноник, и из
его голоса словно ветром сдуло проповедническую восторженность. –
Прислушайся, Рейнмар Беляу. Как следует запомни слова Священного Писания и мои.
Как следует вдолби их себе в память. Послушай совета: держись подальше от
известной тебе особы. Не делай того, что намереваешься сделать и что я читаю в
глазах твоих, сынок. Держись от нее подальше.
– Да, преподобный отец.
– Со временем афера эта забудется. Стерчей припугнут
курия и ландфрид, задобрит, как того требует обычай, вознаграждение в двадцать
гривен, обычный налог в размере десяти гривен надо будет уплатить магистрату
Олесьницы. Все это не намного превышает стоимость хорошего коня благородных
кровей, и все это тебе придется собрать с помощью брата, а если понадобится, я
добавлю. Твой дядя, схоластик Генрик, был мне добрым другом. И учителем.
