– А как же. До того Збылют из Шарады был хозяином,
благородным, якобы известной в Малопольше фамилией, самим Мельштынским вроде бы
пятая вода на киселе. Рыцарь с собственным гербом из тех, что, знаешь, на груди
Лелива,
[180]
а под Леливой драные штаны. А тут Петр Беляу,
точно такой же «milles mediocris»,
[181]
гордый, но бедный,
берется за дело, строит красильню и валяльню, привозит мастеров из Гента и
Ипра, наплевав на мнение других рыцарей, и зарабатывает деньги. И что? Вскоре
становится настоящим хозяином, влиятельным и богатым, а брезгавшие им
«гербоносцы» сгибаются в поклонах и пускают слюни в улыбках, лишь бы только он
соизволил одолжить им наличные…
– Петерлин, – глаза Рейневана блеснули, –
Петерлин одалживал деньги?
– Понимаю, о чем ты, – быстро глянула на него
Дзержка. – Но это вряд ли. Твой брат одалживал только хорошо знакомым и
верным людям. За ростовщичество можно навлечь на себя недовольство Церкви.
Петерлин брал малые проценты, даже меньше половины того, что берут евреи, но от
доносов не так-то легко защититься. Ха, факт, немало есть людей, готовых
укокошить займодавцев, не имея возможности или не желая выплачивать долги. Но
люди, которым одалживал твой брат, такими скорее всего не были. Так что ты не
там копаешь, родственник.
– Разумеется, – стиснул зубы Рейневан. –
Зачем плодить подозрения. Я знаю, кто и почему убил Петерлина. В этом я не
сомневаюсь.
– Значит, ты – в меньшинстве, – холодно
проговорила женщина. – Потому что у большинства сомнения есть.
Наступившую было тишину снова прервала Дзержка де Вирсинг.
– Ходят слухи в народе, – повторила она. – Но
безрассудно, да нет, просто глупо было бы, наверно, сразу хвататься за меч и
кровную месть. Я говорю это на тот случай, если вы случайно вовсе не к Бардской
Божьей Матери направляетесь, а совсем другие у вас планы и намерения.
Рейневан сделал вид, будто сильно заинтересовался потеком на
бревенчатом потолке. У Шарлея была мина невинного младенца.
Дзержка не спускала с обоих ореховых глаз.
– Что же до смерти Петерлина, – снова заговорила
она, понижая голос, – то сомнения есть. И серьезные. Потому что, понимаете
ли, странная зараза распространяется по Силезии. Странный мор напал на
предпринимателей и купцов, да и рыцарских голов не щадит. Люди умирают
загадочной смертью…
– Господин Барт, – буркнул себе под нос
Рейневан. – Господин Барт из Карчина.
– Господин фон Барт, – услышала она и
кивнула. – А перед тем господин Чамбор из Хайссештайна. А до того два
оружейника из Отмухова, забыла имена. Томас Гернероде, глава цеха шорников из
Нисы. Господин Фабиан Пфефферкорн из немодлинского товарищества по торговле
свинцом. А недавно, едва неделя тому, Миколай Ноймаркт, свидницкий суконный mercator.
Самый настоящий мор…
– Дайте-ка угадать, – проговорил Шарлей. –
Никто из названных не умер от оспы. И от старости.
– Угадал.
– Продолжу угадывать: не случайно тебя сопровождает
более многочисленный, чем обычно, эскорт. Не случайно он состоит из вооруженных
до зубов бандитов. Так куда, говоришь, ты едешь?
– Я не говорила, – обрезала она. – А проблемы
этой коснулась только для того, чтобы вы поняли, насколько она серьезна. Чтобы
поняли: то, что творится в Силезии, при всем желании нельзя приписать Стерчам.
Или обвинить в этом Кунца Аулока. Потому что все началось еще задолго до того,
как юного господина де Беляу прихватили на пуховиках госпожи Стерчевой. Надо,
чтобы вы об этом помнили. Больше мне добавить нечего.
– Ты сказала достаточно много, – Шарлей не опустил
глаз, – чтобы не продолжать. Так кто убивает силезских купцов?
– Если б мы знали, – глаза Дзержки де Вирсинг
грозно сверкнули, – то уже не убивали бы. Не волнуйтесь, узнаем. А вы
держитесь от этого подальше.
– Говорит ли вам о чем-нибудь, – вставил
Рейневан, – имя Горн? Урбан Горн?
– Нет, – ответила она, а Рейневан сразу же понял,
что это неправда.
Шарлей взглянул на него, и в его глазах Рейневан прочел:
«Больше вопросов не задавай».
– Держитесь подальше, – повторила Дзержка. –
Это дело опасное. А у вас, если верить слухам, хватает и своих забот. Людишки
болтают, что Стерчи крепко обозлились. Что Кирьелейсон и Сторк рыщут словно
волки, что уже напали на след. И наконец, что господин Гунцелин фон Лаасан
назначил награду за каких-то двух шельмецов…
– Сплетни, – прервал Шарлей. – Слухи.
– Возможно. Тем не менее подобные слухи уже не одного
довели до шубеницы. Так что я посоветовала бы держаться подальше от главных
дорог. А вместо Барда, в который вы вроде бы направляетесь, я порекомендовала
бы какой-нибудь другой, более далекий город. К примеру, Пожонь. Или Остжигом.
Наконец, Буду.
Шарлей почтительно поклонился.
– Ценный совет. И за него благодарю. Но Венгрия далеко.
А я – пеший… Без лошади.
– Не канючь, Шарлей. Тебе это не к лицу… А, зараза!
Она снова вскочила, подбежала к окну и снова покрыла
ругательствами кого-то, небрежно обошедшегося с лошадью.
– Выйдем, – сказала она, оправляя волосы и
покачивая бюстом. – Сама не присмотришь, эти сукины сыны испоганят мне
жеребцов.
– Ладный коняга, – сказал Шарлей, когда они
вышли. – Даже для скалецкого табуна. Немалой деньгой попахивает. Если
продашь.
– Не бойся. – Дзержка де Вирсинг с удовольствием
посмотрела на своих лошадок. – Есть спрос на кастильцев, идут и подъездки.
Когда речь заходит о лошадях, господа рыцари не скаредничают. Знаете, как
бывает: в походе каждый хочет и собственным конем блеснуть, и свитой.
– В каком походе?
Дзержка откашлялась, оглянулась. Потом скривила губы.
– Мир этот исправлять.
– Ага, – догадался Шарлей. – Чехия.
– Об этом, – торговка лошадьми скривилась еще
больше, – лучше не говорить вслух. Вроцлавский епископ вроде бы всерьез на
здешних еретиков взъелся. По дороге, сколько городов ни прошла, перед каждым
стоят прогибающиеся под тяжестью висельников шубеницы, везде пепелища от
костров.
– Но мы же не еретики. Так чего бояться?
