– …у брата Тита нет уважительности к начальству, никого
он не почитает… Однажды, Господи прости, накричал на самого приора, что тот,
мол, нетверёзым мессу служит, а ведь приор-то всего ничего тогда испил, ну что
это за питье такое – кварта
[231]
на троих? А брат Тит без
всякого уважения… Тогда приор повелел внимательнее к нему присматриваться… И
потайно, прости Господи, евонную келью осмотреть… И оказалися тама книги и
прочее всякое под кроватью спрятано. Трудно поверить «Trialogus» Виклифа… «De
ecclesia» Гуса… Писания лоллардов и вальденсов… А к тому же «Postilla
apocalipsim», кое писал Петр Оливи, проклятый еретик, апостол бегардов и
иоахимитов, у кого это есть и кто читал, тот, несомненно, сам есть бегард
тайный. А поелику начальство велело на бегардов доносить… Вот я и доношу…
Господи, прости…
– …утаил, что у него брат за границей, в Чехии. А было
что утаивать, потому как брат его до девятнадцатого года был дьяконом у Святого
Штефана в Праге, да и теперь тоже служит попом, но уже в Таборе, у Прокопа.
Бороду носит, молебны в голом поле без альбы
[232]
и орнаты
[233]
читает и комунии под обоими видами совершает. Разве ж добрый
католик, спрашиваю я себя, станет утаивать, что у него есть такой брат? Разве ж
может, спрашиваю я себя, добрый католик вообще иметь такого брата?
– …и кричал, что скорее плебан собственное ухо увидит,
нежели от него десятину получит. И чтобы мор нашел на тех попов дьявольских и
что гуситов на них надобно и чтобы те как можно шибчее из Чехов пришли. Так
кричал, клянусь всеми реликвиями. И еще то скажу, что он, ворюга, козу мою
украл. Говорит, мол, неправда, мол, это его коза, да только я-то свою козу
узнаю, потому как, понимаете, у нее черное пятнышко на конце уха имеется.
– Я, ваша милость, на Магду жалуюсь… На
подстрекательницу, значит. Потому как она потаскуха бесстыдная… Ночью, когда ее
деверь на лежанке прихватит, так охает, стонет, ахает, кричит, будто кошка
мяучит. Ладно б ночью, так где там, бывает и днем на огороде, когда думает, что
никто не видит… Бросит мотыгу, наклонится, схватиться за плетень, а деверь,
юбку ейную до спины задрав, как тот козел ее уделывает… Тьфу, срамотища… А у
моего мужика, гляжу, глаза горят и только знай облизывается… Тогда я ей и
говорю, мол, имей приличие, поцьпега, ты чего чужим мужьям головы кружишь? А
она на это, мол, услади мужика как следовает, так он не станет на других
поглядывать и ухо наставлять, когда другие «шерсть чешут». А еще сказала, что
молчком заниматься любовью и не помыслит, потому как ей приятно, а когда
приятно, то она стонет и кричит. А ежели поп в церкви сказал, что, мол, такое
удовольствие грех, так, значит, он либо дурень, либо сбесился, потому что
удовольствие грехом быть не может, потому как сам Господь Бог так все сотворил.
А когда я все это соседке передала, она мне и говорит, что такие слова есть
ересь и надыть нажаловаться на стерву, прости Господи. Ну, вот я и жалуюсь…
– …болтал, что в церкви, значит, на алтаре никак не
может быть тело Христово, потому что хоть и был Иисус велик, как наш, к
примеру, собор, то все равно тела бы его не хватило на все мессы. И уж давно,
значит, попы его сами бы сожрали. Так брехал, этими самыми словами, чтоб я
сдох, ежели лжу, помоги мне Бог и Крест святой. А когда его уже на костер
поведут и спалят, то покорно прошу, чтобы те его два морга земли, что подле
ручья, моими были… Ведь говорят, что заслуги, значит, будут зачтены.
– …Дзержка Збылютова из Шарады, вдова, коя после смерти
супруга переменилась на де Вирсинг, конный завод после покойного приняла и
лошадьми торгует. Это слыхано ль дело, чтобы баба промыслом и торгом
занималась? Нам конкуренцию, значит, добрым католикам, творила. Почему у нее
так хорошо все идет, а? Когда у других не идет? Потому что она чешским гуситам
лошадей продает. Еретикам!
– …только что на сиенском соборе принято и королевскими
эдиктами подтверждено, что с гуситской Чехией всякое общение запрещено и кто с
гуситами торгует, должен быть телом и имуществом покаран. Даже этот польский
безбожник Ягелло инфамией,
[234]
изгнанием, лишением чести и
привилегий карает тех, кто с еретиками сносится, свинец, оружие либо же
провиант им продает. А у нас, в Силезии? Насмехаются вовсю над запретами
зазнавшиеся господа купцы. Говорят: главное – доход, а как его получить, то
хоть бы и с дьяволом. Хотите имена? Пожалуйста: Томас Гернроде из Нисы, Миколай
Ноймаркт из Свидницы, Гануш Трост из Рацибужа. Этот Трост, добавлю, клеветал на
священников, что-де распоясались, свидетелей тому будет множество, потому что
происходило сие в городе Вроцлаве, в корчме «Под головой мавра» на Смольной
площади vicesima prima Iulli
[235]
в вечерние часы. Да, совсем
было забыл, с Чехией еще торгует некий Фабиан Пфефферкорн из Немодлина. А
может, он уже помер?
– …говорят, Урбан Горн. Знают его, возмутитель он и
поджигатель, говорят, еретик и выкрест. Вальденс! Бегард! Мать его была
бегинкой, ее спалили в Свиднице, а прежде она призналась на пытках в мерзких
делишках. Звали ее Рот, Малгожата Рот. Этого Горна, то бишь Рота, я в Стшелине
собственными глазами видел. На бунт подбивал, над папой измывался. За ним
волочился какой-то Рейнмар де Беляу, дальний родственник каноника при Яне
Крестителе. Один другого стоит, сплошь выкресты и еретики…
Уже смеркалось, когда последний клиент покинул церковь
Святого Матфея. Стенолаз вышел из исповедальни, потянулся, передал бородатому
крестовику со звездами исписанные листки.
– Приор Добенек еще не поправился?
– Не поправился, – ответил госпитальер. – Все
еще немощью уложен. Так что практически инквизитором a Sede Apostolica является
Гжегож Гейнч. Тоже доминиканец.
Госпитальер слегка скривил губы, как бы почувствовал в них что-то
невкусное. Стенолаз это заметил. Госпитальер заметил, что Стенолаз это заметил.
– Молоденький он, этот Гейнч, – пояснил он,
немного помедлив. – Формалист. На все требует доказательств, даже редко
велит брать на пытки. То и дело подозрительного признает невинным и выпускает.
Мягок чрезмерно.
– Я видел пепелища от костров у вала за Святым
Войцехом.
– Всего-то два костра, – пожал плечами
госпитальер. – За последние три недели. При брате Швенкефельде было бы
двадцать. Правда, вот-вот будет сожжен третий. Его преподобие поймал колдуна.
Вроде бы с потрохами продавшегося дьяволу. Его сейчас подвергают болезненному
допросу.
– У доминиканцев?
– В ратуше.
– Гейнч там?
