– В порядке исключения, – скверно усмехнулся
крестовик, – там.
– А что за колдун?
– Захарис Фойгт, аптекарь.
– Говоришь, брат, в ратуше?
– В ней.
Гжегож Гейнч, в принципе обычный inquisitor a Sede
Apostolica specialiter deputatus
[236]
во Вроцлавской епархии,
действительно был человеком исключительно молодым. Стенолаз не дал бы ему
больше тридцати, а значит, они были ровесниками. Когда Стенолаз спустился в
подвал ратуши, инквизитор подкреплялся. Высоко подвернув рукава, он жадно
выгребал прямо из горшка кашу со шкварками. При свете факелов и свечей сцена
трапезы выглядела живописно и лирично. Ребристый свод, голые стены, дубовый
стол, распятие, подсвечники, обросшие фестонами воска, пятно белой
доминиканской рясы, цветная глазурь глиняных сосудов, юбка и передник
прислуживающей девки – все это смотрелось как на миниатюре из служебника.
Недоставало только виньеток.
Однако благостное настроение портили и нарушали
пронзительные вопли и крики боли, через правильные промежутки времени
доносившиеся из еще глубже расположенного подземелья, вход в которое, словно
врата ада, освещали красные мерцающие всполохи огня.
Стенолаз задержался у ступеней. Ждал. Инквизитор ел. Не
спешил. Съел все, до самого дна, даже выскреб ложкой то, что пригорело. Лишь
после этого поднял голову. Кустистые, грозно сросшиеся брови придавали его лицу
серьезность, из-за чего он казался старше, чем был в действительности.
– От епископа Конрада, верно? – догадался
он. – Ваша светлость, господин…
– Фон Грелленорт, – напомнил Стенолаз.
– Конечно, конечно. – Гжегож Гейнч легким
движением пальцев подозвал девку, чтобы та стерла со стола. – Биркарт фон
Грелленорт, доверенный и советник епископа. Присаживайтесь.
Истязаемый завыл в подземелье, закричал дико и невнятно.
Стенолаз сел. Инквизитор отер с подбородка остатки жира. А немного погодя
проговорил:
– Епископ, кажется, покинул Вроцлав? Выехал?
– Вы изволили сказать, ваше преподобие.
– Вероятно, в Нису? Навестить госпожу Агнешку
Зальцведель?
– Его милость, – Стенолаз никак не прореагировал
на произнесенное инквизитором имя последней епископской любовницы, удерживаемое
в глубочайшей тайне, – его милость не привык информировать меня о таких
деталях. Я ими также не интересуюсь. Тот, кто сует нос в дела инфулатов,
рискует его лишиться. А мне мой нос дорог.
– Не сомневаюсь. Но я имею в виду вовсе не сенсации, а
лишь здоровье его милости. Ведь епископ Конрад человек уже не первой молодости
и должен избегать избытка напряженных турбаций
[237]
… А ведь
прошла всего неделя после того, как он удостоил чести Ульрику фон Райн. К тому
же визиты к бенедиктинцам… Вы удивлены, господин рыцарь? Инквизитор обязан
знать все.
Из подземелья вырвался крик. Отрывистый, переходящий в хрип.
– Обязан знать все, – повторил Гжегож
Гейнче. – Поэтому я знаю, что епископ Конрад странствует по Силезии не
только ради того, чтобы посещать замужних женщин, молодых вдов и монашенок.
Епископ Конрад готовит новый поход на Брумовско. Пытается склонить к
сотрудничеству Пшемека Опавского и господина Альбрехта фон Колдица. Заручиться
вооруженной поддержкой господина Путы из Частоловиц, клодненского старосты.
Стенолаз не вымолвил ни слова и не опустил глаз.
– Епископу Конраду, – продолжал инквизитор, –
кажется, не мешает то, что король Зигмунт и князья Империи пришли к совершенно
иному решению, а именно, что не следует повторять ошибок предыдущих крестовых
походов. Что надлежит поступать обдуманно и без эйфории. Что необходимо
подготовиться. Заключить союзы и альянсы, собрать средства, перетянуть на нашу
сторону моравских панов. И временно воздержаться от военных авантюр.
– Его милости епископу Конраду, – прервал слова
Гейнча Стенолаз, – нет необходимости оглядываться на князей Империи, ибо в
Силезии он им ровня… если не выше их. К тому же добрый король Зигмунт, кажется,
занят… Будучи форпостом христианства, он с оружием в руках занимается турками
на Дунае. Хочет получить новый Некрополь. А может, пытается забыть о других
взбучках, тех, которые три года тому получил от гуситов под Немецким Бродом,
может, силится забыть, как бежал оттуда. Но, надо думать, все еще помнит, ибо
не шибко спешит в новый чешский поход. Следовательно, епископ Конрад, видит
Бог, пытается напугать еретиков. Вы ведь знаете, ваше преподобие, si vis расет,
para helium.
[238]
– Я знаю также, – инквизитор спокойно выдержал
взгляд Стенолаза, – что пето sapiens, nisi patiens.
[239]
Но оставим это.
У меня было к епископу несколько дел. Несколько вопросов. Но
коли он выехал… Что делать… Ибо рассчитывать на то, что на мои вопросы ответите
вы, господин Грелленорт, я, пожалуй, не могу. Не так ли?
– Все зависит от характера вопросов, которые ваше
преподобие соизволит задать.
Инквизитор некоторое время молчал. Походило на то, что ждал,
когда истязаемый в подземелье человек закричит снова.
– Речь идет, – проговорил он, когда крик
возобновился, – о странных случаях смертей, загадочных убийствах… Господин
Альбрехт фон Барт, убитый под Стшелином. Господин Петер де Беляу, убитый где-то
под Генриковом. Господин Чамбор из Гессенштайна, тайно зарезанный в Собутке.
Купец Ноймаркт, на которого напали и убили на свидницком тракте. Купец
Пфефферкорн, убитый на самом пороге немодлинской колегиаты.
[240]
Странные, таинственные, загадочные смерти, нераскрытые убийства случаются
последнее время в Силезии. Епископ не мог об этом не слышать. Вы тоже.
– Ну что ж, не возражаю, кое-что дошло до нас, –
равнодушно согласился Скалолаз. – Однако слишком-то мы головы себе этим не
забиваем. Ни епископ, ни я. С каких это пор убийство стало таким уж событием?
То и дело кто-то кого-то убивает. Вместо того чтобы любить ближнего своего,
люди ненавидят и готовы за любой пустяк отправить его на тот свет. Враги есть у
каждого, а в мотивах никогда недостатка не было.
