– Нечто самодвижущееся и не смердящее? – задумался
Самсон Медок. – Самодвижущееся, не гадящее на дорогах и не отравляющее
среду? Хе, действительно нелегкая проблема. Жизненный опыт подсказывает мне,
что изобретатели ее разгрызут только частично.
Шарлей, возможно, и намеревался расспросить гиганта о сути
ответа, однако ему помешал всадник, оборванец на тощей кляче без седла,
вырвавшийся в сторону головы колонны. Шарлей сдержал испугавшегося гнедого,
погрозил оборванцу кулаком, бросил вслед ему кучу ругательств. Самсон поднялся
на стременах, глянул назад, откуда примчался оборванец. Быстро набирающийся
опыта Рейневан знал, что он высматривает.
– На воре шапка горит, – угадал он. – Беглеца
кто-то спугнул. Кто-то едущий от города…
– …и внимательно рассматривающий всех путников, –
докончил Самсон. – Пятеро… Нет, шестеро вооруженных. У некоторых гербы на
яках. Черная птица с распростертыми крыльями…
– Мне знаком этот герб…
– Мне тоже, – резко бросил Шарлей, натягивая
поводья. – А ну, вперед! За тощей кобылой! Вперед! Что есть духу!
Еще не доехав немного до головы колонны, там, где дорога
втягивалась в мрачную буковину, они свернули в лес и тут же укрылись в
кустарнике. И увидели, как по обеим сторонам дороги, присматриваясь ко всем,
внимательно заглядывая в телеги и под тенты фургонов, проследовали шестеро
конников. Стефан Роткирх, Дитер Гакст, Иенч фон Кнобельсдорф по прозвищу Филин.
А также Виттих, Морольд и Вольфгер Стерчи.
– Тааак, – протянул Шарлей. – Так, Рейнмар.
Себя ты считал умником, а весь мир – глупым. С сожалением констатирую, что это
была ошибочная точка зрения. Ибо весь мир уже разгадал тебя и твои легко
разгадываемые намерения. Знает, что ты направляешься в Зембицы, где сидит твоя
любушка. Если же у тебя наконец начинают возникать сомнения в целесообразности
поездки в Зембицы, то не ломай себе напрасно голову. Я тебе скажу: смысла нет.
Никакого. Твой план… Минутку, только подыщу подходящее слово… Хм…
– Шарлей…
– Нашел! Абсурдный!
Спор был краткий, бурный и совершенно бессмысленный.
Рейневан остался глух к логике Шарлея, Шарлея не волновала любовная тоска
Рейневана. Самсон Медок воздерживался и молчал.
Рейневан, мысли которого в основном были заняты попытками
подсчитать количество дней разлуки с любимой, требовал, разумеется, продолжать
ехать в выбранном направлении, то есть в Зембицы. Вслед за Стерчами; или
попытаться опередить их, например, когда те остановятся, чтобы покормить
лошадей, скорее всего где-то вблизи Рихбаха либо в самом городе. Шарлей
категорически возражал. Проявленная Стерчами прозорливость, утверждал он, может
свидетельствовать только об одном.
– Они, – поучал он, – намерены погнать тебя
именно в сторону Рихбаха и Франкенштейна. А где-то там поджидают Кирьелейсон и
де Барби. Поверь мне, парень, это обычный способ ловли беглецов.
– Что же ты предлагаешь?
– Мои предложения, – Шарлей повел вокруг широким
жестом, – ограничивает география. То огромное, затянутое тучами, на
востоке, это, как ты знаешь, Слёнза… То, что вздымается вон там, это Совиные
горы, то большое – гора, именуемая Большой Совой. Рядом с Большой Совой есть два
перевала, Валимский и Юговский, по ним можно было бы прошмыгнуть в Чехию, до
Броумовска.
– Чехия, ты же сам говорил, дело рискованное.
– Сейчас, – холодно ответил Шарлей, – самый
большой риск – это ты. И погоня, которая преследует тебя по пятам. Признаюсь,
охотнее всего я двинулся бы сейчас именно в Чехию. Из Брумова
[263]
перепрыгнул бы в Клодзко, а из Клодзка в Моравию и Венгрию. Но, полагаю, ты не
откажешься от Зембиц.
– Правильно полагаешь.
– Ну что ж, значит, придется пожертвовать
безопасностью, которую нам обеспечили бы перевалы.
– Это, – неожиданно вставил Самсон Медок, –
была бы весьма относительная безопасность. И труднодостижимая.
– Факт, – спокойно согласился демерит. –
Район далеко не безопасный. Ну что ж, значит, направляемся на Франкенштейн. Но
не по тракту, а вдоль подножия гор, по краю боров Силезской Просеки. Удлиним
путь, немного поездим по бездорожьям, но что нам остается делать?
– Ехать по тракту, – ляпнул Рейневан. –
Следом за Стерчами! Догнать их…
– Ты сам, – резко прервал Шарлей, – не веришь
в то, что говоришь, парень. Ведь не хочешь же попасть им в лапы. Очень не
хочешь.
Поэтому вначале они поехали через буковины и дубравы, потом
по просекам, наконец по дороге, извивающейся меж пригорков. Шарлей и Самсон
тихо переговаривались. Рейневан молчал и размышлял над последними словами
демерита…
Шарлей в очередной раз доказал, что умеет если не читать, то
безошибочно угадывать мысли на основании предпосылок. Правда, вид Стерчей
вначале разбудил в Рейневане ярость и дикую жажду расправы, он был готов чуть
ли не тотчас двинуться вслед за ними, дождаться ночи, подкрасться и перерезать
спящим горло. Однако его удержал не только рассудок, но и парализующий страх.
Он уже несколько раз просыпался весь в поту, напуганный сном, в котором видел,
как его поймали и тащили в застенки Штерендорфа, причем все, что касалось
припасенных там инструментов, сон демонстрировал с поразительной четкостью.
Стоило Рейневану вспомнить эти инструменты, как его попеременно начинало кидать
то в жар, то в холод. Сейчас тоже мурашки ползали по спине, а сердце замирало
всякий раз, когда на обочине дороги возникали темные силуэты, которые
оказывались вовсе не Стерчами, а можжевеловыми кустами. Если рассмотреть как
следует.
Все стало еще хуже после того, как Шарлей и Самсон сменили
предмет разговора и взялись рассуждать на темы, связанные с историей
литературы.
– Когда трубадур Гвилельм де Кабестэн, – затянул
Шарлей, многозначительно поглядывая на Рейневана, – соблазнил жену
господина де Шато-Руссильона, тот приказал укокошить поэта, выпотрошить, сердце
поджарить и подать неверной супруге. А она взяла, да и сиганула с башни.
