– Для шпика слишком хорош, – сказал Хайн фон
Чирне. – Для платного убийцы – слишком молод. Однако внешность бывает
обманчива.
– Я…
Он осекся и скорчился в седле, получив по спине чем-то твердым.
– Кто ты такой, пока что решаю я, – холодно бросил
Чирне. – И кто не такой. К примеру, ты не пробитый болтами труп во рву.
Пока что. Именно благодаря моему решению. А теперь помолчи, ибо я думаю.
– А что тут думать, – проговорил Вителодзо
Гаэтани, итальянец. По – немецки он говорил свободно, однако его выдавал
певучий акцент. – Ножом его по горлу, и вся недолга, и поехали, потому как
холодно и есть хочется.
Позади затопали копыта, зафыркали лошади.
– Он один, – крикнул Фричко фон Ностиц, которого
тоже выдавал молодой и приятный голос. – За ним никого нет.
– Видимость может быть обманчива, – повторил
Чирне.
Из ноздрей его коня бил белый пар. Он подъехал близко,
совсем близко, так что они коснулись стременами. Рейневан с ужасающей ясностью
понял почему: Чирне проверял. И провоцировал.
– А я, – повторил из тьмы итальянец, – говорю
– ножом по горлу.
– Ножом, ножом, – повысил голос Чирне. – Все
у вас так просто. А мне потом исповедник дырку в брюхе вертит, совестит,
напоминает: мол, убить без повода – большой грех, надо иметь повод, мол, важный
повод, чтобы убить. На каждой исповеди мне долбит: повод, повод, повод, нельзя
без повода, все кончится тем, что я возьму и раздолбаю попу череп булавой, в
конце концов, раздражение тоже повод, нет, что ли? Ну а пока пусть все будет
так, как он мне на исповеди наказал.
– Ну, братец, – обратился он к Рейневану, –
давай излагай, кто ты. Погляди, есть повод иль надобно его наперед придумать.
– Меня зовут Рейнмар из Белявы, – начал Рейневан.
А поскольку никто его не прерывал, продолжал: – Мой брат, Петр из Белявы, был
убит по заказу братьев Стерчей, а убил его Кунц Аулок и его шайка. Поэтому у
меня нет причин их любить. В Кромолине я услышал, что и меж вами тоже дружбы
нет. Поэтому поехал следом, чтобы сообщить, что Стерчи были в поселении,
сбежали оттуда, услышав о вашем приближении. Поехали на юг, по броду через
реку. Я говорю все это и делаю из-за ненависти к Стерчам. Сам я отомстить им не
смогу. Поэтому надеюсь на ваш отряд. Ничего больше я не хочу. Если я ошибаюсь…
Простите и позвольте мне ехать своей дорогой.
Он глубоко вздохнул, устав от поспешно произнесенной речи.
Кони раубриттеров похрапывали, позвякивали упряжью, фонари выхватывали из мрака
прозрачные, пляшущие тени.
– Фон Беляу, – фыркнул Фричко Ностиц. – Надо
же! Получается, что он какой-то мой дальний родственник. Не иначе.
Вителодзо Гаэтани выругался по-итальянски.
– В путь, – неожиданно кратко приказал Хайн фон
Чирне. – А ты, господин из Белявы, со мной. Рядом.
«Он даже не велел меня обыскать, – подумал Рейневан,
шлепнув лошадь. – Не проверил, нет ли у меня спрятанного оружия. А велит
быть рядом. Конечно, очередная проверка. И провокация».
На придорожной вербе покачивался фонарь – хитрый трюк,
имевший целью обмануть едущего следом, убедить его, что отряд находится далеко
впереди. Чирне снял фонарь, еще раз осветил Рейневана.
– Честное лицо, – отметил он. – Честное,
искреннее лицо. Получается, внешность не обманывает, и он правду говорит. Враг
Стерчей, да?
– Да, господин Чирне.
– Рейнмар из Белявы, да?
– Да.
– Все ясно. А ну, взять его. Разоружить, связать.
Постромок на шею быстро!
– Господин Чирне… – выдавил схваченный сильными
руками Рейневан. – Как же так… Как же…
– На тебя есть siqnificavit,
[288]
парень, – небрежно бросил Хайн фон Чирне. – И награда за живого.
Тебя, видишь ли, разыскивает Инквизиция. Какое-то волшебство или ересь, мне,
впрочем, все едино. Но поедешь ты в путах в Свидницу, к доминиканцам.
– Отпустите меня… – Рейневан застонал, потому что
вожжи болезненно врезались в суставы рук. – Прошу вас, господин Чирне…
Ведь вы все же рыцарь… А мне надо… Я спешу… К невесте, которую люблю!
– Как и все мы.
– Но вы же ненавидите моих врагов, Стерчей и Аулока!
– Верно, – согласился раубриттер. – Ненавижу
сукиных сынков. Но я, парень, не какой-то там дикарь. Я – европеец. Я не
допускаю, чтобы мною руководили симпатии и антипатии. В деле.
– Но… господин Чирне…
– По коням, господа.
– Господин Чирне… Я…
– Господин Ностиц! – резко прервал его
Хайн. – Это вроде бы ваш родственник. Так сделайте так, чтобы он умолк.
Рейневан получил кулаком по уху так, что у него посыпались
искры из глаз, а голову пригнуло чуть не до конской гривы.
Больше он заговаривать не решался.
Небо на востоке посветлело в предчувствии зари. Еще больше
похолодало. Связанный по рукам Рейневан дрожал, трясся и от холода, и от
страха. Ностицу пришлось несколько раз призывать его к порядку, рванув вожжи.
– Что с ним делать-то? – неожиданно спросил
Вителодзо Гаэтани. – Тащить с собой через все горы? Или ослабить отряд,
дав ему эскорт до Свидницы? А?
– Еще не знаю. – В голосе Хайна фон Чирне
чувствовалось нетерпение. – Я думаю.
– А, – не отступал итальянец, – неужто
награда за него так уж велика? Или за мертвого дают гораздо меньше?
– Меня интересует не награда, – проворчал
Чирне, – а хорошие отношения со Священным Официумом. И вообще, довольно
болтать! Я сказал – думаю.
То, что они выехали на тракт, Рейневан понял по изменению
звука и ритма копыт, бьющих по грунту. Это была франкенштейнская дорога. Но вот
ехали ли они в сторону самого крупного из здешних городов, или удалялись от
него, угадать он не мог. Решение доставить его в Свидницу скорее всего говорило
о втором. Впрочем, звезды могли указывать на то, что едут они именно во
Франкенштейн. Скажем, на ночлег.
Он ненадолго перестал ругать себя за собственную глупость и
принялся лихорадочно размышлять, придумывая фокусы и планы бегства.
– Хооо! – крикнул кто-то впереди. – Хооо!
Вспыхнул фонарь, вырвав из мрака угловатые контуры телег и
силуэты наездников.
