Фэй облизнула сухие губы. Ее рассказ зазвучал монотоннее, и Майлз подумал, что ей уже не раз приходилось — искренне, но вынужденно — произносить эти фразы, ставшие привычными от столь частого употребления.
— Нет, я не слышала, о чем они говорили. Я не выношу, когда люди ссорятся и скандалят, и решила уйти. Когда я выходила, в дверях башни встретилась с мистером Риго. А потом… Да, потом мне захотелось освежиться в реке.
Майлз пристально глядел на нее.
— Захотелось поплавать?
— Мне было жарко, я устала. Хотелось окунуться. Переоделась в лесу, у реки, как делают многие. Это было довольно далеко от башни, к северу, на западном берегу. Я плавала, наслаждалась прохладой. И ничего не знала о случившейся беде, пока не собралась домой без четверти пять. Около башни толпился народ, было много полицейских. Гарри подошел ко мне, протянул руки и сказал: «Боже мой, Фэй, убили папу».
Ее голос совсем затих. Приподняв руку, чтобы защитить глаза от лампы, Фэй прикрыла и лицо. Когда она снова взглянула на Майлза, ее губы кривились в жалобной, извиняющейся улыбке.
— Пожалуйста, простите меня! — сказала она, снова покачав головой, и желтый свет лампы оживил медь ее волос. — Все это будто вчера произошло, все перед глазами, как тогда, понимаете? Таково свойство одиноких людей.
— Да, я знаю.
— И если сказать по правде, это все, что мне известно. Вы хотите еще о чем-то спросить?
Майлз в смущении развел руками.
— Дорогая мисс Сетон! Я совсем не собираюсь брать на себя роль прокурора!
— Да, конечно, но я не хочу, чтобы у вас осталась хоть тень сомнения.
Майлз не знал, что ответить.
— Единственная улика против меня, которую выдвигала полиция, — заговорила она, — это мое злосчастное купание в реке. Не нашлось свидетелей, которые могли бы показать, приближался ли кто-нибудь к башне с той стороны, которая выходит к воде. Но ведь это полнейший абсурд — думать, что можно в купальном костюме взобраться на отвесную стену высотой в сорок футов. В конце концов они вынуждены были отказаться от этого нелепого домысла. Вот так!..
Беспечно улыбаясь, словно бы вся эта история ее теперь вовсе не занимала, — впрочем, улыбка ее не была слишком веселой, — Фэй встала, быстро прошла вдоль стеллажей к двери, но вдруг остановилась и обернулась. Ее голова трогательно склонилась к левому плечу, лицо выражало детскую беспомощность. Майлз невольно соскочил с подоконника.
— Вы-то мне верите?! — воскликнула Фэй. — Скажите же, что верите!
Глава VIII
Майлз рассмеялся:
— Конечно, верю!
— Благодарю, мистер Хеммонд. Мне показалось, что вы в чем-то засомневались. Скажите!
— Нет, вовсе нет. Дело в том, что сообщение профессора Риго прервалось где-то на середине и кое-что мне осталось неясным. К какому выводу в конце концов пришло следствие?
— Они пришли к заключению, что это — самоубийство.
— Самоубийство?
— Да.
— Но на каком основании?..
— Думаю, на том основании, — сказала Фэй, робко и чуть капризно подняв красивые брови, — что не смогли найти другого объяснения и своим вердиктом спасли честь полицейского мундира. — Она запнулась. — И действительно, на рукоятке трости мистера Брука были обнаружены отпечатки пальцев только мистера Брука. Вы слышали про эту палку со стилетом?
— О да! Не только слышал, но и видел.
— Надо сказать, что полицейский хирург, милейший толстячок доктор Поммар, полностью отвергает версию самоубийства. С помощью какого-то технического приема, я не очень поняла какого, он доказал, что самоубийца не может нанести себе удар под таким углом, никак не может, разве что должен держать стилет за лезвие, а не за рукоятку. Но вот отпечатки… — Она пожала плечами и вздохнула.
— Подождите секунду! — воскликнул Майлз. — Я так понял, что еще пропал портфель с деньгами…
— Да, верно.
— Если никто не поднимался на башню, чтобы убить мистера Брука, то кто же, по их мнению, взял портфель?
Фэй отвела взгляд в сторону.
— Полагают, что в агонии, — ответила она, — мистер Брук каким-то образом… сбросил его через парапет в реку.
— А на дне реки искали?
— Да, сразу же.
— И не нашли?
— Ни тогда, ни после… и никогда.
Фэй, опустив голову, глядела в пол.
— Но они очень старались добраться до истины, — сказала она тихо, скребя кончиками ногтей по пыльным переплетам книг. — Этот случай наделал много шума во Франции в первую военную зиму. Бедная миссис Брук умерла той же зимой, как говорят — с горя. Гарри, как я уже сказала, погиб под Дюнкерком.
Потом пришли немцы, которые были рады развлечь общественность каким-нибудь сенсационным преступлением, особенно если оно вызвано… если оно связано с неблаговидным поведением женщины; оккупанты думали, что французская публика очень любит такие вещи и будет им причинять меньше забот. О, они постарались разжечь любопытство людей!
— Значит, немецкое нашествие застало вас во Франции? — спросил Майлз. — Но почему же вы не поторопились вернуться в Англию?
— Я не могла, — ответила Фэй. — Мне было не по себе.
Майлз повернулся к ней спиной и яростно стукнул кулаком по оконной раме.
— Простите. Мы чересчур много говорим обо всем этом.
— Ради Бога, не беспокойтесь! Мне безразлично.
— Нет, не безразлично! — Майлз взглянул в окно. — На этом самом месте я обещаю вам, абсолютно серьезно, что эта тема закрыта навсегда, что я никогда ее не коснусь, что никогда не задам вам ни одного воп… — Он умолк на полуслове. — Значит, вы не вышли замуж за Гарри Брука?
В тускло освещенной створке распахнутого окна он увидел усмешку на лице Фэй, увидел, как она откинула голову назад и опустила плечи, как закрыла глаза, сжала кулачки, — и взрыв истерического смеха буквально вдребезги разбил святую тишину библиотеки и поверг Майлза в неописуемое изумление: ничего подобного невозможно было ожидать от этой олицетворенной кротости.
Он быстро обернулся; мгновенное удивление захлестнула столь сильная волна сострадания и симпатии, что до любви оставалось не более шага и нервы уже не выдержали. Он рванулся к ней, сбив по пути с десяток книг и подняв тучу пыли. Именно в этот момент отворилась дверь и вошла Марион Хеммонд.
— Вы оба, — прозвучал спокойный голос Марион, разом покончивший со всеми безумствами, как хлопушка с мухами, — вы оба имеете представление о времени?
Майлз замер на месте, тяжело переводя дыхание; Фэй Сетон не двигалась, глядя, как всегда, в сторону кроткими голубыми глазами. Эта вспышка вполне могла быть видением в оконном стекле или слуховой галлюцинацией.
