Ему вдруг вспомнилось, что до войны, в те далекие спокойные дни, жил-был ученый по имени Майлз Хеммонд, последний в длинном ряду своих предков-академиков, среди которых был и сэр Чарлз Хеммонд, недавно почивший в бозе. Ученый по имени Майлз Хеммонд, получивший в тысяча девятьсот тридцать восьмом году Нобелевскую премию. Как ни странно, этим человеком был он сам. Не стоит нервничать, даже если чувствуешь себя прескверно. У него есть все права быть здесь! Да, мир меняется, но какое ему дело до того, что люди легко обо всем забывают?..
Убедившись, что цинизм помогает обрести душевное равновесие, Майлз вошел в холл второго этажа, где над полированными дверями красного дерева поблескивали матовым стеклом таблички с номерами кабинетов. Было пусто и тихо, лишь издали, из банкетного зала, доносились приглушенные нестройные голоса. Все совсем как в довоенном ресторане «Белтринг». Над одной из дверей освещенная табличка гласила: «Гардероб для джентльменов». Здесь Майлз оставил пальто и шляпу. Почти в конце холла он увидел дверь красного дерева с надписью «Клуб убийств».
Майлз приоткрыл дверь и замер на месте.
— Кто там еще? — В вопросе слышалось явное раздражение и недовольство, но тут же резкий женский голос обрел присущую ему мягкость: — Простите, вы кто?
— Я ищу «Клуб убийств», — ответил Майлз.
— Входите, пожалуйста. Только…
Да, только там что-то случилось, что-то очень странное.
Посреди пустой комнаты стояла девушка в белом бальном платье. Темный пушистый ковер оттенял белизну ее туалета. Этот первый кабинет был слабо освещен лампами под желтыми абажурами, тяжелые драпри с золотой бахромой прикрывали окна, выходящие на Ромили-стрит. Вдоль окон тянулся длинный стол, покрытый белой скатертью и служивший баром: бутылки хереса, можжевеловая водка и разные настойки красовались рядом с дюжиной искрящихся хрустальных бокалов и рюмок. Кроме девушки, в кабинете абсолютно никого не было.
Справа Майлз заметил полураскрытую двустворчатую дверь, ведущую во вторую комнату. Был виден большой круглый стол, предназначенный для гостей и окруженный строгим рядом стульев с высокими спинками. Сверкающие столовые приборы были разложены в таком же безукоризненном порядке, причудливые узоры из алых роз и зеленого папоротника украшали белую скатерть; четыре свечи еще не были зажжены. Дальше, над камином, висело пренеприятное изображение черепа, извещающее, что заседание «Клуба убийств» открыто.
Однако «Клуб убийств» не заседал. Все его известные члены отсутствовали.
Майлз стоял и смотрел, как к нему приближается незнакомка.
— Ради Бога, простите, — сказала она тихим, чуть дрожащим и таким чарующим голосом, что его сердце, остававшееся глухим к профессионально нежным голосам больничных сиделок, мгновенно растаяло. — С моей стороны было просто невежливо так кричать.
— Отнюдь нет! Ничуть!
— Я… я полагаю, что нам надо друг другу представиться. — Она с улыбкой подняла на него глаза. — Меня зовут Барбара Морелл.
Барбара Морелл? Барбара Морелл? Что это еще за знаменитость?
Перед ним стояла совсем юная сероглазая девушка. Привлекала внимание ее нескрываемая жизнерадостность, редкая для этого обескровленного войной мира; ее живость, сквозящая и в блеске больших глаз, и в насмешливом изгибе губ. Свежий, розовый цвет лица, шеи, плеч невольно ласкал взор. «Как же давно, — подумалось ему, — я не видел дам в вечерних платьях!» И как же нелепо должен выглядеть он рядом с ней!
Между двумя окнами, выходящими на Ромили-стрит, висело длинное зеркало. Майлз тайком взглянул на отражение ее обнаженной спины и роскошной короны пепельно-белокурых волос. Над ее правым плечом торчало отражение его собственной физиономии, истощенной, бледной, ироничной, с острыми скулами под миндалевидными карими глазами; седые виски придавали солидность, хотя ему было всего лишь тридцать пять: настоящий Карл II Мудрый
[2]
, правда, не такой импозантный.
— Я — Майлз Хеммонд, — ответил он и оглядел комнату в тщетной надежде увидеть хоть кого-нибудь, перед кем надо извиниться за опоздание.
— Хеммонд? — Она на секунду умолкла, и ее округлившиеся серые глаза уставились на него. — Но, значит, вы не член клуба?
— Нет. Я — гость доктора Гидеона Фелла.
— Доктора Фелла? Я тоже! Я тоже — не член клуба. Но в этом как раз вся беда. — Барбара Морелл развела руками. — Никто из членов клуба сегодня не явился. Весь клуб… куда-то исчез.
— Исчез?
— Да.
Майлз обвел взором комнаты.
— Никого здесь нет, — подтвердила девушка, — кроме вас, меня и профессора Риго. Метрдотель Фред — вне себя от ярости, а профессор Риго… О!.. — Она прервала себя. — Чему вы смеетесь?
Майлз и не думал смеяться, он ни за что на свете не назвал бы смехом свою кривую ухмылку.
— Прошу извинить меня, — поторопился сказать он. — Мне всего лишь подумалось…
— О чем же?
Да о том, что уже многие годы члены клуба здесь заседают и слушают докладчиков, сообщающих жуткие подробности какой-нибудь нашумевшей криминальной истории. Оживленно обсуждают преступления, разбирают всех по косточкам и даже вешают для вдохновения на стену этот живописный череп.
— Ну и?..
Майлз смотрел на волосы девушки, пепельно-белокурые и блестящие, будто отливающие серебром, разделенные несколько старомодным пробором. Его глаза встретились с ее серыми глазами, он не моргая смотрел прямо в черные бусинки зрачков. Барбара Морелл замерла, сложив руки и ловя каждое его слово: ну просто идеальная собеседница для человека с расстроенными нервами.
Майлз усмехнулся.
— Мне подумалось, — помедлив, ответил он, — какая была бы грандиозная сенсация, если бы к нынешнему вечернему заседанию каждый член клуба бесследно пропал или уютно сидел бы дома в кресле с ножом в спине.
Попытка пошутить успеха не имела. Барбара Морелл слегка изменилась в лице.
— Какие мрачные мысли!
— Вам так кажется? Простите. Я только хотел…
— Вы, случайно, не пишете детективные романы?
— Нет, но охотно читаю. Так вот, я хотел…
— Ой, не надо шутить, — взмолилась она совсем по-детски и даже покраснела. — Ведь профессор Риго притащился бог знает откуда, чтобы рассказать об этом невероятном случае, об этой непонятной трагедии в башне, а с ним так обошлись! Я не понимаю!
Может быть, в самом деле со всеми что-то стряслось?.. Нет, слишком невероятно и фантастично. Впрочем, все возможно в такой фантастичный вечер. Майлз вернулся к реальности:
— Нельзя ли нам как-нибудь выяснить, почему тут никого нет? Нельзя ли позвонить кому-нибудь по телефону?
