– Пустое? – переспросил Ремпол. – А разве про самоубийство никто не вспоминал?
– Не вспоминал и не собирается вспоминать! – подняв блокнот, воскликнул Хедли. – Чтоб придать всему этому какой-то порядок, Ремпол, я для сравнения записал все, что, как кажется, вы услышали. Вот ваш список: «холод», «не самоубийство», «не мог по веревке», «крыша», «снег», «роща», «очень яркий свет». А это мой список: «сумка», «соляная», «ужас», «не мы с веревкой», «крыша», «снег», «очень яркий свет», «револьвер», «роща», «не обращайте на беднягу…». Вот что мы имеем. И, как всегда, Фелл, с вашей буйной фантазией вы больше всего верите в самое бессмысленное. Я мог бы свалить все в кучу. Но что, черт возьми, подсказывает нам умирающий, говоря про сумку, соль и ужас?
– Так-так, – начал доктор Фелл, глядя на свою погасшую сигарету. – Давай-ка кое-что выясним. Загадок много. Надо разобраться не торопясь… Во-первых, мой друг, что произошло в этой комнате после того, как прогремел выстрел и Гримо был убит?
– Откуда, черт побери, мне знать? Если нет тайного выхода…
– Нет, нет, я не имею в виду фокус с исчезновением. Вас это дело страшно увлекло, Хедли, и вы ни перед чем не остановитесь, пока не выясните, как оно все было. Но сперва рассмотрим три вещи, которые можно объяснить, а от них пойдем дальше… Итак, что произошло наверняка в этой комнате после убийства Гримо? Как видите, все следы сконцентрированы вокруг камина…
– Вы хотите сказать, что преступник исчез через дымоход?
– Я абсолютно уверен, что нет, – возразил доктор Фелл. – Дымоход очень узкий, в него едва ли можно протянуть кулак. Подумайте спокойно. Диван отодвинут от камина. На нем много крови, словно Гримо потерял равновесие и склонился над ним. Коврик перед камином отодвинут или отброшен ногой, и на нем тоже пятна крови. Кресло тоже отодвинуто. Наконец, я нашел пятна крови не только на камине, но и в камине. Они ведут к куче сожженной бумаги.
Теперь вспомните поведение искренней мадам Дюмон. Войдя в комнату, она не отводила взгляда от камина и ничуть не впала в истерику, когда заметила, что я смотрел туда же. Помните, она даже допустила большую ошибку, попросив разжечь огонь, хотя должна была знать, что полиция не поступит так глупо только для того, чтоб свидетелям на месте преступления было уютно. Нет, мой друг, кто-то пытался сжечь письма или иные бумаги. И эта женщина хотела быть уверенной, что они сожжены.
– Выходит, она обо всем знала? – медленно проговорил Хедли. – А вы же заверяли, что верите ей.
– Да, я верил и верю ее рассказу о… посетителе и преступлении. Но не верю тому, что она рассказала про себя и Гримо. Подумайте еще раз, что случилось! Посетитель стреляет в Гримо, но тот, еще не потеряв сознания, на помощь не зовет, убийцу задержать не пытается, никакой тревоги не подымает и даже не открывает Миллзу дверь. Однако что-то же он делает. Он прикладывает к чему-то такие усилия, что, как уверяет врач, разрывает себе простреленные легкие.
И я скажу вам, что он делал. Гримо знал, что умирает и что в комнату войдет полиция. Он должен был многое уничтожить, и это было важнее, чем задержать того, кто стрелял, чем даже сохранить собственную жизнь. Сжигая бумаги, он, шатаясь, ходил около камина, отодвигая в сторону диван, скомкал коврик. Отсюда и пятна крови… Теперь понимаете?
В большом холодном зале повисла тишина.
– А эта женщина, Дюмон?
– Она, конечно, все знала. Это была их общая тайна. И она любила его.
– Если это так, то он уничтожил что-то чрезвычайно важное, – высказал предположение Хедли. – А откуда черт возьми, вы это знаете? Наконец, какая у них могла быть тайна? И почему вы считаете, что эта тайна вообще опасна?
Доктор Фелл прижал руки к вискам, взлохматил свои волосы и продолжил:
– Кое-что я могу объяснить, хотя есть и такое, что сбивает меня с толку. Видите ли, и Гримо, и Дюмон французы не больше, чем я. У женщины с такими скулами и таким твердым выговором буквы «г» романский язык не может быть родным. И он, и она венгры. Его настоящее имя – Кароль, или Чарлз, или Шарль Гримо Хорват. Возможно, мать у него была француженкой. Он родом из Трансильвании, что когда-то входила в Венгерское королевство, а во время войны была аннексирована Румынией. В последние годы девятнадцатого столетия, а может, в начале двадцатого, Кароля Гримо и его двух братьев посадили в тюрьму. Я уже говорил, что у него есть два брата? Одного из них мы не знаем, а второго зовут Пьер Флей.
Кто знает, какое преступление совершили братья Хорваты, но наказание они отбывали в тюрьме Зибентюрме и работали в соляных шахтах города Трауш в Карпатах. Шарлю удалось совершить побег. Эта тайна его жизни, как и его побег, никакого значения не имеют. Венгерское королевство распалось, и его органы власти теперь уже не существуют. Очевидно, он совершил что-то чрезвычайно жестокое в отношении своих братьев, что-то ужасное, и это как-то связано с теми тремя могилами и заживо похороненными людьми. Поэтому, если бы это преступление было раскрыто, его повесили бы даже сегодня… Пока что сказать больше я не решаюсь. У кого-нибудь из вас есть спички?
СЕМЬ БАШЕН
– Вы шутите, или тут замешана черная магия? – спросил Хедли после длительной паузы, подавая доктору Феллу спички и недружелюбно на него поглядывая.
– Ничуть. Я хотел бы шутить. Три гроба, черт возьми, Хедли! – воскликнул доктор Фелл, ударив себя кулаком по виску. – Хотел бы я видеть хотя бы проблеск надежды… хотя бы…
– Вы, кажется, успели довольно много. Достали какую-то информацию… Но откуда вы все это знаете?.. Минуточку! – Хедли заглянул в свой блокнот, – «холод»…, «сумка…», «соляная…», «ужас». Следовательно, вы считаете, что Гримо сказал «Хорват» и «соляная шахта»? Спокойно… Если это так, тогда нам придется хорошо поломать голову и над другими словами.
– Ваша озабоченность покалывает, что вы со мной согласны. Как вы сами, кстати, заметили, умирающий просто так о сумках не говорит. Он в самом деле сказал именно так, Хедли. Я хорошо слышал. Вы спросили его, кто стрелял, правда же? Не был ли это Флей. Он возразил. А на ваш вопрос, кто же тогда, ответил «Хорват».
– Это ведь его собственная фамилия, вы сами сказали.
– Да, – согласился доктор Фелл. – И если это вас успокаивает, то скажу, что это не была чисто детективная работа, и я не показывал вам источников моей информации в той комнате. Я покажу их сейчас, хотя, Бог свидетель, я уже один раз пытался сделать это.
А суть вот в чем. Мы узнаем от Миллза о страшном посетителе ресторана, который угрожает Гримо и многозначительно намекает на «похороненных живыми». Гримо воспринимает угрозу серьезно. Он знает посетителя, знает, о чем тот говорит, и после того зачем-то покупает картину, на которой изображены три могилы. Когда вы спросили у Гримо, кто в него стрелял, он ответил: «Хорват», – и добавил что-то про соляные шахты. Не кажется ли вам странным то, что в комнате французского профессора над камином висит щит, а на нем какой-то странный герб с непонятной надписью?
