Она вдруг посмотрела на него.
– Вы что, не собираетесь пить свой чай?
– Нет, – просто ответил он. – Расскажите мне, что происходит.
Нож звякнул о тарелку, когда она положила его на стол, очень спокойно.
– Ничего особенного, – ответила она, глядя в сторону. – Просто мне необходимо было выбраться из этого дома, я не могла там больше оставаться.
– Вы сами что-нибудь съешьте. Я не голоден.
– Господи, разве вы не видите, что мне тоже не хочется есть? – воскликнула она. – Здесь так хорошо, дождик, огонь в камине...
Она сладко потянулась, словно кошка, глядя поверх каминной полки. Между ними стояли чашки с горячим чаем, она сидела в старом, продавленном кресле, обитом темно-красной материей. На каминном коврике, текстом кверху, лежал листок с переписанными им стихами. Она указала на него кивком головы:
– Вы говорили об этом с доктором Феллом?
– Да, но только мельком. Я ничего не сказал о вашем предположении, что в них заключен тайный смысл.
Он вдруг осознал, что не имеет ни малейшего понятия о том, что произносит его язык. Повинуясь порыву, внезапному, как удар в грудь, он поднялся на ноги. Колени у него ослабли, в ушах звенело – это громко свистел чайник на огне; огибая стол, чтобы подойти к ее креслу, он видел только ее глаза, блестящие, устремленные на огонь. Она еще с минуту оставалась неподвижной, а потом повернулась к нему.
Придя в себя, он обнаружил, что его взгляд прикован к пламени камина, огонь жжет глаза, он смутно слышит, как свистит чайник и глухо шелестит дождь. На какое-то мгновение, когда он перестал ее целовать, она замерла, положив голову ему на плечо и закрыв глаза. Страх, что его отвергнут, постепенно исчез, замедлился и бешеный бег отчаянно бьющегося сердца, пришло ощущение покоя, окутавшего его, словно мягким одеялом. Он чувствовал себя безмерно счастливым и в то же время глупым. Взглянув на нее, испугался, увидев, что она смотрит в потолок широко открытыми глазами.
Собственный голос показался ему слишком громким.
– Я, – проговорил он, – я, наверное, не должен был...
Ее блуждающий взгляд, скользнув, остановился на нем. Глаза, казалось, смотрели из бездонной глубины. Рука медленно обвилась вокруг его шеи и снова притянула к себе его лицо. Нескончаемо долгое мгновение, два сердца бьются в унисон, чайник уже не свистит, сквозь густой туман слышится неясный шепот. И вдруг она оторвалась от него, судорожным движением поднялась на ноги. Походила по комнате и остановилась перед ним. Щеки ее пылали.
– Я все знаю, – задыхаясь, проговорила она. – Я – бесчувственное животное. Испорчена насквозь, вот и все. Так себя вести, когда Мартин...
Он тоже встал и обнял ее за плечи.
– Не думайте об этом. Постарайтесь больше об этом не думать, – говорил он. – Все уже кончилось, как вы не понимаете? Дороти, я люблю вас.
– Вы думаете, я вас не люблю? – сказала она. – Я никогда не полюблю, никого не смогу полюбить так, как я люблю вас. Мне даже страшно. Это первая мысль, с которой я просыпаюсь утром, ночью вижу это во сне. Но ведь ужасно, что я думаю об этом сейчас, когда...
Голос ее задрожал. Он почувствовал, что все крепче сжимает ее в своих объятиях, словно стараясь от чего-то удержать.
– Оба мы немного сошли с ума, – продолжала она. – И вы не дождетесь от меня признаний, я не буду вам говорить, что вы мне дороги. Просто нас обоих взбудоражила эта ужасная история...
– Но ведь она когда-нибудь кончится? Боже мой! Неужели вы не можете перестать об этом думать? Вы же прекрасно знаете, чего стоят все эти страхи. Ровным счетом ничего. Вы же слышали, что сказал доктор Фелл, правда?
– Не могу вам объяснить. Я знаю, что я сделаю. Я уеду. Уеду отсюда сегодня же... завтра... я забуду вас.
– И вы сможете забыть? Ведь если вы сможете...
Он увидел, что ее глаза наполнились слезами, и выругал себя. Стараясь, чтобы голос звучал спокойно, он продолжал:
– Совсем не обязательно забывать. Мы должны сделать совсем другое. Мы должны найти объяснение всей этой чертовщине – убийствам, проклятиям, словом, всей этой глупости, и тогда будем свободны. Тогда мы вместе уедем отсюда и...
– И вы захотите быть вместе со мною?
– Дурочка ты моя!
– Но ведь я... – жалобно проговорила она. – Я ведь только спросила... Боже мой, подумать только, что еще месяц назад я читала в книгах и думала, а вдруг я уже влюбилась в Уилфрида Денима и сама об этом не знаю, и не могла понять, зачем поднимать вокруг этого такой шум; а теперь думаю о себе теперешней, какая я была дура, я ведь могла сделать бог знает что.
Она яростно тряхнула головой, а потом улыбнулась. На ее лице вновь появилось шаловливое выражение. Она говорила шутливо и в то же время так, словно прикасалась к сердцу острием ножа и со страхом ждала, когда же брызнет кровь.
– Надеюсь, вы это серьезно, сударь. Я ведь могу и умереть, если вы шутите.
Рэмпол пустился в объяснения, разглагольствуя на тему о том, до какой степени он ее недостоин. Молодым людям свойственно такое поведение, и Рэмпол дошел до того, что говорил это всерьез. Эффект от его слов был несколько испорчен тем, что в самый ответственный момент своей пламенной речи он угодил рукавом в масленку с маслом, но она только посмеялась над его бедственным положением, сказав, что пусть он хоть весь вываляется в масле, ей это совершенно безразлично. Тут они решили, что надо наконец поесть. Она то и дело повторяла, что все это «просто глупо», и он беззаботно ухватился за высказанную мысль.
– Выпей ты, наконец, этого дурацкого чая, – предложил он, – положи себе идиотского лимона и soup-?on
[24]
кретинского сахару. Пей, пожалуйста. Странное дело, но мне ужасно хочется запустить в тебя этим идиотским тостом, именно потому, что я тебя так люблю. Мармеладу? Умственные его способности значительно ниже среднего. Весьма рекомендую. Кроме того...
– Умоляю тебя! Доктор Фелл может вернуться в любую минуту. Перестань дурачиться! И нельзя ли открыть окно? Вы обожаете духоту, американцы паршивые. Открой, сделай милость.
Он широким шагом подошел к окну и раздвинул шторы, продолжая свой монолог и стараясь подражать ее манере речи. Дождь поутих. Распахнув створки окна, он высунул голову наружу и невольно посмотрел в сторону Чаттерхэмской тюрьмы. То, что он увидел, не вызвало в нем ни страха, ни удивления, а только спокойное, торжествующее удовлетворение.
– На этот раз он от меня не уйдет, – решительно заявил Рэмпол. – Я поймаю этого су...
Продолжая говорить, он обернулся к девушке и протянул руку, указывая в даль, скрытую потоками дождя. В кабинете смотрителя Чаттерхэмской тюрьмы снова горел свет.
Вероятно, это была свеча – крохотный мерцающий огонек, чуть пробивающий темноту. Едва взглянув в сторону тюрьмы, она схватила Рэмпола за плечо.
