И вот оно склоняется над ним, над его кроватью.
Пронзительный его крик превратился в хриплое карканье. Не может быть, чтобы оно находилось здесь! С ним ничего не случилось, никто его не трогал, все это его воображение, фантазия, от которой пахнет йодоформом. Он чувствовал щекой приятную, слегка шершавую, прохладу подушки. Пробили часы. Что-то взбалтывали в тонком стакане при свете лампы, потом раздались шаги, кто-то прошел по комнате на цыпочках. Он совершенно ясно услышал голос, который произнес:
– Будет жить.
Бадж уснул. Казалось, некий подсознательный центр ожидал этих слов, после которых на него спустился сон, окутав его, словно тугим клубком.
Когда он, наконец, проснулся, он не сознавал, до какой степени он слаб, кроме того, еще не отошло действие наркоза. Он только понимал, что солнце стоит низко на горизонте и его лучи, струясь, вливаются в комнату. Удивленный и слегка испуганный, он пытался пошевелиться; испытывая к себе отвращение, он сознавал, что проспал, спит чуть Ли не до вечера – неслыханное дело, никогда такого не случалось в Холле. Потом он увидел длинную физиономию сэра Бенджамена, который с улыбкой склонился над его кроватью. А позади него кто-то еще, сначала он его не признал... молодой такой человек...
– Ну как, вам лучше? – спросил сэр Бенджамен.
Бадж пытался что-то сказать, но у него получился только бессмысленный хрип. Это было унизительно. В голове стали возникать неясные воспоминания, раскручиваясь, точно веревка.
Да, теперь он вспомнил. Вся картина вспыхнула у него в мозгу с такой яркостью, что ему пришлось зажмуриться. Молодой янки, белые перчатки, револьвер. Что он сделал? Да-да, он вспомнил, он вел себя, как последний трус, всегда был трусом; эта мысль наполнила его отвращением, как будто он выпил противное лекарство.
– Не нужно ничего говорить, – сказал сэр Бенджамен. – Вы находитесь у доктора Маркли. Он сказал, что вас нельзя трогать. Поэтому лежите спокойно. У вас довольно серьезное пулевое ранение, но вы поправитесь. А мы пока уходим.
Сэр Бенджамен казался смущенным. Он беспокойно перебирал пальцами по спинке кровати.
– Что касается вашего поведения, Бадж, – добавил он, – ну что же, смело можно сказать, это было просто здорово, черт меня побери.
Бадж облизал губы, обретя наконец дар речи.
– Да, сэр. Благодарю вас, сэр.
Его полузакрытые глаза широко открылись, когда он увидел, что этот молодой американец едва сдерживает смех.
– Не сердитесь, Бадж, я не хотел вас обидеть, – торопливо проговорил Рэмпол. – Просто вы набросились на этого типа, двинули его так, что он чуть было не выпустил пистолет, впору хоть настоящему здоровиле полицейскому, а теперь ведете себя так, словно вам предложили выпить пива... Вы, наверное, не узнали, кто это был, а?
(Какая-то борьба происходит в мозгу; в водяных, а может быть песчаных, вихрях видится полулицо. Бадж почувствовал дурноту, в груди снова возникла боль. Лицо исчезло – его смыла вода.)
– Я постараюсь вспомнить, сэр, – проговорил он с усилием. – Непременно вспомню... скоро... Вот сейчас только не могу сосредоточиться...
– Ну конечно, – быстро перебил его Рэмпол. Он увидел, что кто-то в белом делает им знаки, чтобы они уходили. – Ну, счастливо, Бадж. Вы проявили удивительное мужество и присутствие духа.
При виде всех этих улыбок Бадж почувствовал, как его собственные губы раздвигаются в подобие улыбки, больше похожей на нервную дрожь. Ему снова захотелось спать, в голове звенело, но теперь, мягко покачиваясь на волнах, он испытывал радостное чувство. Он не был уверен, не знал точно, что произошло, но впервые в жизни его баюкало сладостное чувство удовлетворения. Ничего себе история! Вот только эти горничные... вечно они забы-вают запирать окна... Он закрыл глаза.
– Благодарю вас, сэр, – сказал Бадж. – Передайте, пожалуйста, мисс Дороти, что завтра я вернусь в Холл.
Рэмпол затворил за собой дверь и, обернувшись, посмотрел на сэра Бенджамена, который стоял в коридоре второго этажа в доме доктора Маркли. В конце коридора мелькнуло белое форменное платье сиделки, которая спускалась вниз по лестнице.
– Он видел этого типа, это ясно, – мрачно сказал шеф полиции, – и он, конечно, вспомнит. Однако очень хотелось бы знать, черт возьми, каким образом он сам там оказался.
– Просто из любопытства, я полагаю. Итак, что мы делаем дальше?
Сэр Бенджамен открыл крышку огромных золотых часов, довольно нервно посмотрел, который час, и снова захлопнул крышку.
– Будь я проклят, если мне это известно, – пожаловался он. – Здесь Фелл распоряжается. Он полностью меня игнорирует, действует через мою голову. Вы понимаете, подобрался к самому сэру Вильяму Россайтеру и распоряжается его именем, вроде как они одно лицо, а ведь это Главный комиссар Скотленд-Ярда! У него, по-моему, друзья-приятели по всей Англии. Только и делает, что нажимает разные пружины... Единственное, что мне известно, это то, что в семнадцать ноль-четыре мы должны встретить поезд из Лондона и арестовать кого-то, кто на нем приедет. Ну что же, я надеюсь, все уже на месте и ждут. Пошли.
Доктора Маркли не было дома, он еще не закончил дневной обход своих пациентов, так что они не стали задерживаться. Когда они подошли к Хай-стрит, Рэмпол нервничал еще больше, чем шеф полиции. Ни вчера, ни сегодня днем ему не удалось ничего выведать у доктора Фелла.
– Более того, – продолжал сэр Бенджамен тем же ворчливым тоном, – я и не подумаю ехать в Саутхэмптон встречать дядюшку нашего пастора. Что с того, что он мой старый друг, пусть пастор едет сам. У меня дела в Манчестере – да-да, именно в четверг, и я пробуду там не менее недели. Вот черт! Вечно какие-то неожиданности. И Пейна не могу найти. А у него кое-какие документы, которые я должен взять с собой в Манчестер. Черт бы их всех побрал! Возился с этим проклятым делом, когда спокойно мог бы передать его кому следует, а теперь Фелл забирает его у меня из-под носа...
Он говорил довольно бессвязно, как показалось Рэмполу, хватаясь за любую тему, которая приходила ему в голову, так, чтобы не надо было думать, и Рэмпол был с ним в этом согласен.
Серый «даймлер» сэра Бенджамена ожидал на улице, в тени огромных вязов. Было время чая, и людей на улице почти не было. Рэмпол задавал себе вопрос, знают ли уже в Чаттерхэме о смерти Герберта; тело перевезли в Холл накануне вечером и слугам велели, сопроводив приказание всевозможными угрозами, не болтать до тех пор, пока им не разрешат, но никакой гарантии не было, что они послушаются. Дороти вчера ночевала у миссис Фелл – дома ей было страшно. Почти до самого рассвета Рэмпол слышал, как они разговаривают в соседней комнате. Сам он спать не мог, несмотря на крайнюю усталость, и всю ночь просидел у окна, куря одну за другой бесчисленные сигареты и устремив слезящиеся глаза на белеющее небо...
Сейчас серый «даймлер» катил по улицам Чаттерхэма; ветерок, напоенный ароматом полей, ласкал лицо. Огненные полосы на небе поблекли, осталось только белое и сиреневое да клочья тумана, поднимавшегося из низин. Отдельные облака плыли по небу, словно овцы на пастбище. Он вспомнил свой первый вечер в Чаттерхэме, когда шел с Дороти Старберт в тот же таинственный час, когда на темнеющем небе появляются золотые блики, вдали звенят колокольчики пасущегося стада, ветер ласкает зеленые колосья нивы, а запах боярышника становится все сильнее по мере того, как приближаются сумерки. Вспоминая, он никак не мог поверить, что все это происходило всего десять дней тому назад.
