С порога донесся судорожный всхлип, как будто кто-то собирался заговорить, но одумался. В ризницу вошла Марион Тайлер. Неожиданно для себя оказавшись в большой компании, Марион смутилась, но, очевидно, не придумала правдоподобного предлога удалиться.
— Джоан! — воскликнула она после короткой паузы. — Вы ведь спрашивали о Стелле Лейси — сколько писем получила она?
— Да! — ответила Джоан. — Да, да, да!
— Я могу вам ответить, — кивнула Марион, — она не получила ни одной анонимки. Ни единой! Она сама призналась мне, когда мы выходили из церкви. Рассмеялась и заявила: она рада, что ей не придется стоять в очереди.
— Значит, миссис Лейси, — многозначительно повторила Джоан, — ни одного не получила?
— Да, Джоан, — подтвердила Марион.
— Понятно, — сухо сказала Джоан и круто развернулась к двери.
Взяв под руку нерешительно замявшегося на пороге дядюшку, как будто он был пятнадцатилетним подростком, она вывела его за порог и закрыла дверь — пожалуй, слишком уж осторожно.
Марион, по-видимому, сразу забыла о дяде с племянницей. Как и Джоан с полковником, она тоже не заметила сэра Генри Мерривейла, сидевшего в дальнем углу. Крепко сбитая, с блестящими прямыми волосами, она стояла посреди комнаты и смотрела на преподобного Джеймса, прижав обе руки к груди. Вежливо поклонившись, викарий сел и отвернулся чуть в сторону.
— Джеймс, — дрожащим голосом начала Марион, — вы были великолепны! — Однако тон ее тут же изменился. — Но вы… поступили дурно! Очень, очень дурно!
Массивная фигура в углу передернулась, как будто ее ударило током.
Глубокое контральто Марион казалось воплощением здравого смысла, тогда как звонкий голосок Джоан выдавая страстную натуру, а мурлыканье Стеллы было пропитано соблазном. Однако Марион так сочувственно, так по-матерински обращалась с викарием, что ошибиться в ее чувствах было невозможно.
Уши у преподобного Джеймса запылали, однако было заметно, что ему по душе такое обращение, в отличие от сэра Генри Мерривейла, который ненавидел «суету». Сходных с ним взглядов придерживался и Гордон Уэст, который часто объяснял кроткой Джоан, в ярости пиная ногами столы и стулья, что не потерпит, чтобы его опекали. Но преподобный Джеймс…
— Я просто пытался, — с достоинством отвечал он, — сделать то, что считал правильным.
— Ах, я знаю! Конечно! — Марион подошла ближе; упрек в ее голосе смешивался с материнским волнением. — Но ведь вчера вечером, Джеймс, вы практически пообещали, что не сделаете этого!
— Извините, Марион. Ничего подобного я не обещал.
Помня о присутствии третьего лица, викарий вдруг испугался, что женщина сейчас погладит его по голове. Он поспешно вскочил, собираясь с мыслями.
— А вы-то что здесь делаете? — с неподдельной искренностью спросил он и замер в изумлении. — Неужели вы собираетесь сказать, что и вы тоже…
— Получала анонимные письма? — Марион коротко рассмеялась. — Конечно, получала. Джеймс, нельзя быть таким… не от мира сего!
— Какая мерзость! — Преподобный Джеймс с такой силой грохнул кулаком по столу, что плетеная корзинка с письмами подпрыгнула. — Не прошло и десяти минут, как мисс Бейли положила сюда шесть писем, в которых ее обвиняют — как и меня — в незаконной любовной связи!
— В самом деле? — переспросила Марион, широко раскрывая карие глаза. — Значит, и Джоан тоже… как интересно!
— Выясняется также, — горько улыбаясь, продолжал викарий, — что мистер Уэст находится в связи с миссис Лейси. Что ж! В каком преступлении обвиняетесь вы, Марион?
— А вы не догадываетесь?
— Нет. Откуда мне знать?
На локте Марион висела кожаная сумка для покупок, а не дамская сумочка. Казалось, всегдашние здравый смысл и прямота на миг изменили Марион; она встряхнула черными, коротко стриженными волосами и, порывшись в сумке, вытащила оттуда толстую связку знакомых, сложенных пополам листков — некоторые были в конвертах.
— Извините, Джеймс, — сказала она. — Мне давно нужно было вам сказать… Но я боялась, что клевета разрушит нашу дружбу.
Она бросила письма в корзинку.
— Пятнадцать штук, — продолжала Марион. — Нас с вами обвиняют в… неужели нужно уточнять?
В наступившей тишине отчетливо слышалось тиканье настенных часов. Преподобный Джеймс резко опустился в кресло, развернулся и облокотился обеими руками на столешницу.
Невероятно! Он никогда не думал о Марион Тайлер иначе как о добром друге, о благопристойной женщине, которая помогает ему в работе и чье доброе отношение (хотя она держалась с ним покровительственно и несколько иронически) он очень ценил.
Под тиканье часов он вспомнил слова, услышанные в годы учебы. Нет, не на лекции, он вспомнил мудрого старого каноника, сидящего спиной к стене, увитой плющом, с трубкой во рту. Вот что он тогда говорил: «Всегда найдутся глупые женщины, которые принимают свой интерес к викарию за интерес к церкви. Иногда ты этого даже не заметишь. Но если заметишь, тебе придется быть более искусным дипломатом, чем Талейран, и лучшим человеком, чем ты, по твоему мнению, являешься».
И все-таки Марион ни в коей мере не походила на глупых женщин, о которых говорил каноник. Марион была только помощницей, к которой (разумеется, чисто по-дружески) он очень привязался. Мысли вихрем пронеслись в голове викария, хотя не прошло и двух секунд. Марион пристально следила за ним.
— Пятнадцать писем, — повторил он. — И во всех клевета на вас.
— И вас, — добавила Марион, продолжая наблюдать за преподобным Джеймсом. — Что касается меня… я не возражаю.
— Кажется, я угодил в какие-то джунгли, из которых не могу выбраться. — Викарий безуспешно попытался улыбнуться. — Но мы все преодолеем! Не бойтесь! — Он указал на часы. — Вот, взгляните!
— В ч-чем дело, Джеймс? Что такое?
— Совсем недавно я был в отчаянии, потому что мне показалось, что на мой призыв никто не откликнется. Идиот! Я не подумал, что после службы жертвам наветов необходимо было зайти за письмами домой. Естественно, все прихожане… немного колебались. Как и вы, Марион. А теперь… Готов поспорить: пройдет еще несколько минут, и ко мне хлынет поток посетителей! — Викарий хлопнул в ладоши. — Взять, к примеру, Сквайра Уайата. Он всегда был мне другом. Сквайр Уайат не побоится…
— Джеймс, — взволнованно перебила его Марион.
— Что, Марион?
— Боюсь, что он… в общем, он не придет.
— Сквайр Уайат?
— Да, Джеймс. Перед тем как уехать домой, он возглавил массовый митинг протеста на Главной улице.
— Какой еще митинг протеста?
— О господи! — зловеще прогудел бас из темного угла.
Марион, отпрянув, наконец различила очертания лысой головы, а потом и злорадную улыбку на лице сэра Генри, когда он выпятил вперед подбородок. При этом на лице самой Марион промелькнуло выражение, которое означало: «Сказала или сделала я что-нибудь недостойное? Нет, слава богу!» Однако, когда поглощенный своими мыслями викарий представил их друг другу, держалась она отнюдь не дружелюбно.
