— Князь Пшемек сидит за стенами опавского замка, как мышь
под метлой. Посматривает на пожары, потому что в какую сторону ни глянет —
всюду пожар. А у молодого князя Вацлава, видать, свой разум. Позавидовать и
подражать.
— Бог накажет, — взвился священник, — тех, кто с кацерами
стакивается, кто с ними договаривается. Договор с кацером — это договор с
сатаной! Кто его заключит, тот будет на веки веков проклят. И здесь, на земле,
при жизни покаран...
— Милостивый князь, — крикнул, влетая в комнату, солдат в
капалине. — Посланец!
— Давай его сюда!
Гонец — это было видно и чувствовалось — не жалел ни себя,
ни коня. Слой засохшей грязи покрывал его до пояса, а запах конского пота бил
на несколько шагов.
— Говори!
— Идут чехи... — выдохнул гонец, хватая ртом воздух. —
Большой силой... Все палят... Озоблога сожжена... Прудник взят...
— Чтоооо?
— Прудник взят... В городе жуткая резня... Чижовице горят...
Белая горит... Захвачена... Гуситы...
— Ты что, вконец спятил?
— Гуситы... под Глогувком...
— А где епископская армия? Где Ян Зембицкий, где княжичи
Рупрехт и Людвик? Где господин Пута?
— Под Нисой. Говорит, чтобы ясновельможный князь как можно
скорее шел к ним...
— К ним?! — взорвался Волошек, стискивая засунутый за пояс
буздыган. — Они пятятся, бросают мои города и имущество на погибель, а я должен
идти к Нисе? Епископ приказывает? Конрад из Олесьницы, тот ворюга, пьяница и
прелю... бабник, смеет мне приказывать? А вы чего зенки вытаращили? Советуйте,
мать вашу! Советуйте! Что делать?
— В атаку! — рявкнул иоаннит. — Gottmituns!
[212]
— Может, неверные сведения? — заморгал силезец герба Нечуя.
— Идем к Нисе, — твердо сказал Фалькенхайн, — соединяться с
епископом Конрадом. Нас будет сила, в общем бою мы побьем еретиков. Отомстим за
сожженные города...
Князь взглянул на него и скрежетнул зубами.
— Не советуй, как мстить. Советуй, как сохранить!
— Договориться? — бухнул Огончик. — Заплатить пожоговые?
— Чем платить? — скрипнул зубами Волошек. — Мой Прудник...
Сладкий Иисусе! Мой Глогувек!
— Надо положиться, — снова проговорил священник, — на веру в
Бога... Будет то, что Бог даст... Вот Библия... Раскрою наугад, что прочту,
тому исполниться...
— И предали заклятию, — раздельно проговорил, опережая
священника, Урбан Горн, — все, что в городе: и мужей, и жен, и молодых, и
старых, и волов, и овец, и ослов, все истребили мечом
[213].
Болько Волошек обжег его взглядом, Горн утих. Но тут же
заговорил Рейневан.
— И сжег Иисус Гай, — подхватил он, — и обратил его и вечные
развалины, в пустыню до сего дня
[214]
. Подумай, Болько. Прими
решение. Пока еще не поздно... Это революция, Болько, — продолжал он, видя, что
Пяст не спешит его прерывать. — Мир обретает новый вид, набрав большие обороты.
Колесница истории мчится, уже никакая сила не в состоянии удержать ее. Ты
можешь сесть на нее либо позволить смести себя. Выбирай.
— Ты, князь, можешь, — проговорил Горн, — быть с
победителями либо среди побежденных. Побежденным, как утверждают классики,
всегда горе. Победителям же... Победителям — власть и могущество. Ибо новый вид
мир примет также на картах.
— Не понял?
— Sapienti sat dictum est.
[215] Пограничные
столбы, милостивый князь, передвинутся в пользу победителей. И тех, кто с ними
сподвижничает.
— Это что, — в глазах юного князя появилась искорка, —
предложение? Оферт?
— Sapienti sat.
— Хм, — искорка не исчезла, — и, говоришь, в мою пользу? А
конкретно?
Горн с превосходством усмехнулся, глазами указал на свои
узы. По знаку Волошека их немедленно разрезали. Видя это, Фалькенхайн снова
заворчал, а иоаннит ударил кулаком по рукояти меча. Священник аж подпрыгнул.
— Господин! — взвизгнул он. — Не слушай дьявольских
наущений! Эти гуситские змеи сочат яд в уши твои! Помни веру предков! Помни...
— Заткни хайло, поп. Священник подскочил еще выше.
— Так вот какой ты? Такой? — крикнул он еще громче,
размахивая руками перед самым носом князя. — Мы тебя знаем! Вероотступник!
Ренегат! С кацерами стакиваешься! Рыцари! Бей его, кто в Бога верит! Проклинаю
тебя! Будь ты проклят в доме и во дворе, будь проклят спящий, встающий,
ходящий...
Болько Волошек с размаху саданул его буздыганом по виску.
Железная шестиперая головка с громким треском переломила кость. Священник
повалился как колода, выгибая спину и дергаясь. Князь отвернулся, на его
яростно искривленных губах уже был приказ. Но ему не пришлось его отдавать.
Поляки с опережением читали намерения своего хозяина. Кших из Костельца мощным
ударом барты разбил голову выхватывающему меч иоанниту, Правдиц мизерикордией
ткнул Фалькенхайма в горло, силезский Нечуя добавил стилетом в спину. Трупы
повалились на глинобитный пол, разлилась лужа крови.
Прислужники и пажи глядели, раззявив рты.
— Ох, — широко улыбнулся Огоньчик. — Вот денек счастливый.
Давненько не доводилось прибить крестовика.
— К армии! — крикнул князь. — К людям! Успокоить! Особенно
немцев. Если кто начнет возражать — топором по лбу! И готовиться к походу!
— К Нисе?
— Нет. К Крапковицам и Ополю. Исполнять!
— Так точно!
Болько Волошек повернулся, уставился горящими глазами на
Рейневана и Горна. Он дышал быстро, громко и неровно. Руки у него дрожали.
— Sapienti sat, — проговорил он хрипло. — Вы слышали, что я
приказал? Отвести войска, притом так, чтобы избежать контакта с вашими
разведчиками. Я не пойду к Нисе, не поддержу епископа. Прокоп должен воспринять
это как союзнический акт. Вы взамен сохраните мои владения. Глогувек... Но это
не все. Не все, клянусь муками Спасителя! Передайте Прокопу... — Юный князь
гордо поднял голову. — Передайте, что союз со мной потребует существенных
изменений на картах. Конкретно...
— Конкретно, — повторил Горн, — Волочек пожелал получить
пожизненные лены: Гуквальдов, Пжибора, Остравы и Френштата. Как мы решили, я
ему это пообещал. Но ему показалось мало, он добивался Намыслова, Ключборка,
Грыжова, Рыбника, Пщины и Бытома. Я пообещал их ему, брат Прокоп, поручившись твоим
именем. Наверно, поспешил?
