С ризалитов башни над Верхними воротами свисали, надетые на
крючья, четыре трупа. Трупы четырех людей. Точнее, остатков людей. Потому что
тела были лишены всего, что обычно выступает из человека, включая сюда и уши.
Над верхними и нижними конечностями, это было видно, трудились долго и упорно,
в результате чего они походили на конечности только в общих чертах.
— Это гуситские шпионы! — натянул вожжи возница. — Одного
поймали, он, не выдержав истязаний, назвал соучастников. Если б гуситы подошли
к Клодзку, они должны были втихаря отпереть ворота, а в городе учинить пожары.
Позавчера их на рынке казнили. Жутко мучали, другим на страх. Раскаленными
клещами и крючьями рвали, кости ломали. А ворота теперь как следует стерегут
ночью и днем. Вот увидите.
Действительно, увидели. Верхние ворота стерег отряд по
меньшей мере в тридцать вооруженных до зубов солдат. Выпускал из-под крышки пар
висящий над костром котелок. Командир роты, верзила с физиономией бандита,
играл с собакой, бросая ей палку.
Бисклаврет смотрел угрюмо. Молчал.
— Среди тех, которые висели над воротами, — вроде бы
равнодушно спросил Шарлей, — были знакомые?
Бисклаврет не повернул головы. Лицо у него было неподвижным.
— Да, — сказал он наконец. — Но скорее дальние, чем близкие.
Речной порт тоже охранялся такой же крупной командой.
Бисклаврет тихо выругался.
— Будет непросто, — проговорил наконец. — Ручаюсь, что у
других ворот будет так же. Скверно, скверно, скверно. С идеей захватить и
открыть которые-нибудь из ворот можем распрощаться. Надо менять планы.
— Что предлагаешь? — прищурился Шарлей. — Крууугом и марш из
города? Пока еще можно?
— Нет, — бросил Рейневан. — Остаемся.
— А ты, — демерит окинул его взглядом, — в своем уме? А? Еще
в состоянии решать?
— Я в своем уме и во всех своих силах. Остаемся в Клодзке.
— Надеюсь, не ради покаяния? Спрашиваю, потому что еще
мгновение назад ты выглядел так, словно жаждешь искупительного покаяния.
— Кончай с впечатлениями. — Рейневан насупил брони. — Я
выслушал твой совет и взял себя в руки. А взяв, заявляю: мы получили приказы.
Сироты на нас рассчитывают, мы должны помочь захватить город. Надо проверить
все ворота.
Проверили. Рейневан, Шарлей и Самсон занялись стеной от
Мостовых ворот до Замковой горы. Осмотр не воодушевлял. Банный проход был
наглухо забаррикадирован камнями и бревнами. Вдобавок у ближайшей приходской
церкви расположилось армейское подразделение. У остальных ворот, Зеленых и
Чешских, стояли на страже боевые роты наемников.
С Бисклавретом они встретились в условленном месте позади
пекарни на улице Гродской. Кроме сообщения, что Водные и Пжиленцкие ворота
стерегут сильные отряды стражи, Бисклаврет принес слухи, в основном с фронта.
Подтвердилось, что Прокоп ушел из-под Нисы, повел Табор на север, на Надодре.
Миссия Горна и Дроссельбарта должна была пройти удачно, потому табориты не
напали ни на Зембицы, ни на Стжелин, ни на Олаву. Этот факт широко
комментировали, а мнения были различные. В соответствии с одними Ян Зембицкий и
Людвик Олавский совершили преступление, поскольку, договорившись с еретиками,
оказались не лучше предателя Болько Волошека и шпионов, повешенных на Мостовой
башне. Однако были и такие, которые считали, что князья поступили разумно,
сохранив договорами имущество и жизнь множества людей. Хорошо б, добавляли
многозначительно, но тихо, если бы и другие проявили такой же ум. Второе мнение
начало заметно перевешивать, когда до Клодзка дошла весть о разрушенном и
полностью сожженном Немодлине, так как немодлинский князь Бернард, дядя
Волошека, опрометчиво отказался договариваться с Прокопом Голым.
Однако больше и живее, чем табориты Прокопа, горожан
занимали надвигающиеся с юга сироты. Дошедшие только что сообщения о сиротах
вызвали в городе крупный переполох, поскольку из них следовало, что вся страна
к югу от Клодзка полыхает огнем и разливается кровью, а гуситы неудержимо прут
на север. Пала, рассказывали дрожащими голосами беженцы и очевидцы, считавшаяся
неприступной крепость Гомоле, охраняющая Левинский перевал. Взяты и обращены в
развалины две другие крепости, долженствовавшие сдерживать нашествие, — Щерба и
Карпень. Пущены по ветру Левин, Мендзылесье, Шнелленштайн, Лёндек и многие
села. Кто не убежал, тот пошел под нож, рассказывали бледные от ужаса беженцы и
очевидцы, а жители Клодзка были в волоске от всеохватывающей паники.
Бисклаврет потер руки, но радость его была недолгой. На
рынок он попал как раз в тот момент, когда к собравшейся толпе обратился Пута
из Частоловиц. Рядом с ним стоял приор Фогсдорф.
— Necessitasinloco, spesinvirtute, salusinvictoria! — кричал
Пута. — Клянусь здесь, пред вами, нашей Клодзкской Девой Марией и Святым
Крестом, что не отступлю ни на шаг, защищу город либо полягу на его развалинах.
— Никого из вас, — без всякой напыщенности добавил приор
Фогсдорф, — даже самого прераспоследнего слуги, не оставлю я без защиты.
Никого. Клянусь этим Святым Крестом.
— Не повезло, — равнодушно отметил Бисклаврет. — Хуже мы
попасть не могли. Чертов Пута sansperetsansreproche
[224], в
компании с встречающимся реже единорога мужественным и добропорядочным попом.
Непруха!
— Непруха, — спокойно согласился Шарлей. — Нет, видать, нам
счастья. Подведем итоги. Раскрыть какие-нибудь ворота не удастся. Вызвать
панику среди защитников будет трудновато. Что остается?
— Убийство, — скривил рот француз. — Покушение.
Террористический акт. Можно попытаться изъять Путу и приора. Положимся в этом
на Рейневана, вчера вечером он в Желязне проявил талант...
— Довольно, — обрезал его Рейневан. — Больше об этом не хочу
и слышать. Жду серьезных предложений. Что у нас остается?
— Поджог, — подал плечами Бисклаврет. — Разжигание пожара,
вернее, пожаров. В нескольких местах одновременно. Но это тоже отпадает. Я за
такое дело не возьмусь.
— Это почему ж?
— Рейневан, — голос француза был холоден, а взгляд еще
холоднее, — можешь изображать из себя идейного борца, если хочешь, если
думаешь, что это тебе к лицу. Можешь, если есть желание, бороться за Виклифа,
Гуса, Бога, причастие subutraquespecie, благо народа и общественную
справедливость. Но я — профессионал. Я хочу исполнить работу и остаться живым.
Что, не дошло? Диверсионные пожары, чтобы они были эффективны, необходимо
разжечь в самый момент штурма. Понимаешь?
— Я понимаю, — заявил Шарлей. — В самый момент штурма, когда
уже нет возможности убежать. Те, что с нашей помощью захватят город, с
энтузиазмом прирежут нас во время вошедшей в обычай победной резни.
— Можно договориться о каком-то знаке...
