— Святой мир! — рявкнул он. — Пришло время святого мира!
Довольно крови, насилия и преступлений! Освободить арестованных! Освободить
Зигмунта Корыбуту, истинного господина нашего и короля!
— Достаточно правления кровавых клик! Конец насилию, предательствам
и войне! Я принес вам мир!
— Святой мир! — конники хором подхватывали его слова. —
Святой мир! Paxsancta!
— Народ города Праги! — орал Гинек. — Столица королевства
Чешского и все верные этому королевству! К нам!
— Пан бургомистр Святого Мяста! Господа советники! Господа
присяжные! К нам! Присоединяйтесь!
Двери ратуши не приоткрылись ни на дюйм.
— Прага! — крикнул Гинек. — Свободная Прага!
И Прага ответила.
С грохотом раскрывались ставни, из-за них выглянули стремена
и луки арбалетов, стволы гаковниц, трубы пищалей. Разом, словно по команде,
Староместский рынок утонул в оглушительном грохоте выстрелов, в дыме и вони
пороха. На теснящихся на площади вооруженных людей обрушился рад пуль и болтов.
Взорвался и вознесся крик, рев, вой раненых людей, ржание и истошный визг
покалеченных лошадей. Конники закружились в беспорядке, сталкивались,
переворачивались, топтали тех, которые свалились с седел. Часть с места послала
коней в галоп, но с рынка невозможно было убежать. Улицы неожиданно
забаррикадировали бревнами, перегородили натянутыми поперек цепями. Из-за
заслонов сыпанули болты. А со всех сторон, с Желязной, с Михальской, с Длинной
Тжиды, с Телячьей, от Тына на рынок бежали вооруженные люди.
Конники, заслоняясь щитами, сбились в кучу у ратуши.
Охрипший от крика Гинек из Кольштейна пытался навести порядок. А из домов все
стреляли. Пули и болты летели из окон окружающих Староместский рынок каменных
домов — из «Единорога», из «Красных дверей», из «Барашка», из «Каменного
колокола», из «Лебедя». Стреляли из окон и оконец, с крытых балконов, с крыш,
из сеней и ворот. Рыцари и паноши один за другим слетали с седел на землю,
валились дергающиеся в агонии кони,
— Хорошо, — повторял сквозь зубы Флютек. — Хорошо, пражане!
Так держать! Ох не уйдешь ты отсюда живым, пан Колштейнский из Вальдштейнов, Не
унесешь головы.
Гинек из Колштейна словно услышал, потому что его рать
неожиданно разделилась на две части. Одна, примерно в сто коней, под командой
рыцаря с серебряно-черным щитом, помчалась галопом в сторону церкви Святого
Николая. Другая во главе с самим Гинеком ударила на толпу, напирающую от
Длинной Тжиды.
Первый отряд исчез из поля зрения Рейневана, и он мог только
по шуму и лязгу судить о том, что конники пытаются пробиться сквозь баррикады,
прорубить себе дорогу на мост и Малу Страну. Зато он видел, как группа Гинека
налетела на вооруженных горожан, как уложила на землю первую линию, как
рассеяла вторую. И как увязла на третьей, напоровшись на заслон из гизарм, дзид
и вил. Пражане стояли твердо, не дали себя испугать. Их было много. Они были
сильны. Они верили в себя.
Потому что все время прибывали новые.
— Смерть предателям! — орали они, атакуя. — Во Влтаву их!
— Бить, бить, никого не оставлять в живых!
Ржали, вставая на дыбы, раненые верховые кони, валились на
уже скользкую от крови землю всадники. А из окон продолжали лететь болты,
болты, болты.
— Бей предателей! Во Влтаву их!
Конники отступили, вернулись на площадь, рассеялись,
помчались небольшими группами, чтобы собственными силами пробиваться сквозь
баррикады и цепи у Святого Николая и в Михальской. Но Гинека с ними не было.
Под героем Вышеграда и Усти пал конь, получивший косой по передним ногам.
Рыцарь успел вовремя спрыгнуть, не выпустил меча, напавших на него изрубил.
Привалившись спиной к стене дома «Под слоном», скликал к себе нескольких тоже
спешившихся, однако, видя, что они падают, скошенные болтами, прыгнул под арку,
выбил плечом дверь. Пражане кучей ввалились следом за ним внутрь дома. У Гинека
не было шансов. Прошло немного времени, и окровавленное тело в яке, украшенной
львом Марквартичей, вылетело из окна первого этажа и свалилось на пражскую
брусчатку.
— Дефенестрация! — расхохотался демонически скривившийся
Флютек. — Вторая дефенестрация! Это мне, черт побери, нравится! Возмездие и
символика!
Выкинутый из окна Гинек еще подавал признаки жизни. Пражане
обступили его. Какое-то время колебались. Наконец кто-то переборол
неуверенность и ткнул рыцаря пикой. Другой рубанул топором. А потом принялись
тыкать и рубить все.
— Да! — засмеялся Неплах. — Символика! Ну как, Рейневан? Что
скажешь...
Он осекся. Рейневана в комнате не было.
Надо было признать, что рыцарь со щитом, косо поделенным на
серебряное и черное поля, спасал свою жизнь рассудительно и логично. Во-первых,
приметный щит он отбросил еще на рынке. Когда же оттиснутые от баррикад у
Овощного Тарга конники выбрались за церквушку Святого Лингарта, где снова
наткнулись на пражан и ввязались в яростный бой, черно-серебряный рыцарь, не
раздумывая, развернул коня и умчался в улочки, в галопе сбрасывая с плеч плащ с
богатым шитьем. Выехал, распугивая уток и нищих, на небольшую площадь с
названием «У лужи». Слыша крики мчащейся с рынка погони, он выругался, соскочил
с седла, шлепнул коня по крупу, сам погрузился в тесный и темный проход,
ведущий к улице Платнерской. Пражане с криками помчались вслед за стуком копыт
коня, бегущего в сторону доминиканского монастыря и Влтавы. Реки, в глубинах
которой, как следовало из уже нудно повторяющихся выкриков толпы, вот-вот
найдут конец бунтари и предатели.
Отголоски утихали, удалялись. Рыцарь вздохнул, усмехнулся в
усы. Он уже был почти уверен, что ему повезет.
И как знать, возможно бы, и повезло, если б не то, что
Рейневан прекрасно знал район. Улица Платнерская и отходящие от нее переулки
приютили в предреволюционные времена несколько уютных и недорогих борделиков,
так что места эти прекрасно знал каждый студент и каждый бакалавр Карлова
университета. К тому же Рейневан и Самсон Meдок пользовались магией. Телепатическими
амулетами. Очень простыми, но вполне достаточными для примитивной
телекоммуникации. Для выслеживания и погони.
Серебряно-черный рыцарь немного переждал, использовал время
на то, чтобы прикрыть латы лоскутом найденной ткани. Он прижался к стене, слыша
цокот подков, но это просто бежал конь без седока, буланый с окровавленным
боком. За конем бежала, покачиваясь и мыча, пестрая корова — откуда она здесь
взялась, одному Богу известно.
