На грубоструганых досках, покрывающих стены пресвитерии,
было что-то нарисовано. На рисунках не были видны следы обработки топором, они
не были испачканы копотью и экскрементами, видимо, у остановившихся здесь
Божьих воинов не было времени. Или настроения.
Рейневан приблизился.
Картина окружала всю пресвитерию. Потому что это был цикл
картин, ряд идущих одна за другой сцен.
Totentanz.
Художник не был большим мастером. Был скорее неважным и, вне
всякого сомнения, доморощенным. Как знать, может, из соображений экономии
кистью поработал сам пробощ, либо викарий? Фигуры были выполнены примитивно, до
смешного неправильные пропорции. Комичные до жути были скелеты-палочки —
подпрыгивающие и срывающиеся в смертельную пляску отдельные dramatis personae картины:
папы, кесаря в короне, рыцаря в латах и с пикой, купца с мешком золота,
астролога с преувеличенно семитскими чертами лица. Все фигуры были комичными,
жалостно патетическими, вызывали если не смех, то усмешку сочувствия.
Заслуживала жалости и сама Смерть, гротескно смешная, в позе и балахоне словно
из вертепа, возглашающая своё эсхатологическое memento mori
[299],
выписанное над ее головой черными угловатыми литерам. Литеры были ровные,
надписи четкие, художник был явно лучшим каллиграфом, чем рисовальщиком.
Heran ihr Sterbhchen
umsonst ist alles Klagen
Ihr musset einen Tanz
nach meiner Pfeife wagen!
Гекс неожиданно запульсировал магической силой. А Смерть
вдруг обрела гротескную голову трупа. И перестала быть гротескной. Стала
страшной. В темном чреве церквушки потемнело еще больше. А изображение на
досках, наоборот, посветлело. Балахон Смерти побелел, глаза трупа разгорелись,
убийственно заблестело острие косы, которую держали костлявые руки.
Перед Смертью, покорно склонившись, стояла Дева, одна из
аллегорических фигур смертельного хоровода. У Девы были черты Ютты. И голос
Ютты. Голосом Ютты она умоляла Смерть помиловать ее. Умоляющий голос Ютты
звучал в мозгу Рейневана как флейта, как сигнальный рожок.
Sum sponsa formosa
mundo et speciosa...
Голос Смерти, когда она отвечала на мольбу, был словно хруст
ломаемой кости, скрип железа по стеклу, скрежет разъеденных ржавчиной
кладбищенских цепей.
Iam es mutata,
а colore nunc spoliata!
Рейневан понял. Выбежал из церкви, вскочил на коня, криком и
ударами шпор заставив его пойти в галоп. В ушах у него все еще скрежетал и
хрипел мученический голос.
Iam es mutata,
а colore spoliata!
Уже издалека он видел, что в монастыре что-то не так. Обычно
наглухо запертая изнутри калитка была распахнута настежь, на дворе сновали
фигурки людей и коней. Рейневан сжался в седле и заставил коня идти еще
быстрее. И тут на него напали.
Сначала была чара, заклинание, молниеносный удар силы,
испугавшей коня и свалившей Рейневана с седла. Не успел он подняться, как из
рвов и из-за деревьев выскочили и бросились на нега несколько человек. Он сумел
выхватить нож из-за голенища, двумя широкими взмахами резанул двоих, коротким
тычком в лицо остановил третьего. Но остальные его достали. Оглушили тяжелыми
ударами, повалили на землю. Начали бить ногами. Придушили. Связали руки за
спиной. Лишили возможности двигаться.
— Крепче, — услышал он знакомый голос. — Крепче затягивайте
вожжами, не жалейте! Если что-нибудь у него сломается, невелика беда. Пусть
знает, что его ждет.
Его поставили на ноги. Он открыл глаза. И задрожал.
Перед ним стоял Стенолаз. Биркарт Грелленорт.
От удара в лицо у него полыхнуло в глазах, щека и глаз
загорелись словно прижженные железом. Стенолаз отодвинулся, ударил его еще раз,
теперь слева, обратной стороной руки в перчатке. Рейневан почувствовал во рту
вкус крови.
— Это было, — тихо пояснил Стенолаз, — только для того,
чтобы обратить твое внимание. Чтобы ты сконцентрировался. Ты сконцентрировался?
Рейневан не ответил. Выворачивая голову, пытался увидеть,
что происходит за монастырской калиткой, что за кони там кружат и что за кнехты
бегают. Ясно было одно — это не черные всадники из Роты. Те, которые его
держали, походили на обычных наемных убийц. Рядом с убийцами стоял человечек с
круглой физиономией в одежде, выдающей в нем валона. Именно этот валон,
догадался Рейневан, сбросил его с седла заклинанием.
— Ты тешил себя надеждой? — процедил Стенолаз, — что о тебе
забыли? Или что я тебя не отыщу? Я предупреждал, что у меня везде есть глаза и
уши.
Он размахнулся и ударил Рейневана еще раз, прямо по уже
распухающей щеке. Болевшее после предыдущего удара веко начало слезиться.
Потекло и из-под другого. И из носа. Стенолаз наклонился к нему. Очень близко.
— Мне казалось, — прошипел он, — что ты все еще не
относишься ко мне с полной серьезностью. А я требую — полной. Напряги думалку.
И выслушай предложение. Ты влип. Живым тебе не уйти. Но я могу тебя из этого
вытащить. Могу спасти шкуру. Если ты пообещаешь провести меня к... Ты знаешь, к
кому. К тому астралу, который маскируется под полного идиота. Спасешь свою
жизнь, если приведешь меня к нему...
— Э-эй! Господин Гелленорт!
С высоты седла на них смотрел рыцарь в полных пластинчатых
латах. На коне, прикрытом попоной в сине-золотых узорах. Рейневан знал его.
Помнил.
— Князь требует, чтобы мы доставили его к нему. Немедленно.
— Ну как? — успел прошипеть Стенолаз. — Приведешь?
— Нет.
— Пожалеешь,
На монастырском дворе толпились конные, бегали пешие. В
отличие от пестрых и скорее обшарпанных убийц Стенолаза стрелки и кнехты во
дворе были одеты прилично и одинаково, в черно-красные цвета. Меж конных было
больше всего латников и оруженосцев. И гербовых.
— Давай его сюда! Давай гусита!
Рейневан знал этот голос. Знал фигуру, красивое мужественное
лицо, модно по-рыцарски выбритый затылок. Знал черно-красного орла.
Вооруженными людьми на монастырском дворе командовал Ян,
зембицкий князь. Собственной княжеской персоной, в плаще, обшитом горностаями,
поверх миланских лат.
— Давай его сюда, ближе, — властно кивнул он головой. —
Господин маршал Боршнитц! Господин Грелленорт! Давайте его сюда! А того валона
уберите с глаз моих! Терпеть не могу колдунов!
Рейневана подвели ближе. Князь взглянул на него с высоты
рыцарского седла. Глаза у него были светлые, серо-голубые. Рейневан уже знал,
кого напоминали ему глаза и черты лица настоятельницы.
