— Поэтому, — епископ выпрямился, — я категорически запрещаю
тебе осуществлять какие-либо действия, которые могли бы этому плану навредить.
Или хотя бы его усложнить. Ян держит Рейнмара фон Беляу в темнице зембицкого
замка. Я запрещаю тебе приближаться к этой темнице хоть на шаг, запрещаю
разговаривать с Рейнмаром, запрещаю тронуть его хотя бы пальцем. Я запрещаю
тебе это категорически и строго. Я знаю, что ты — чародей, полиморф и
некромант, знаю, что проходил сквозь стены, чтобы во Вроцлаве добраться до
узников. Знаю, что ты можешь и на что способен. Но предупреждаю: если ты не
послушаешься моего запрета, то навлечешь на себя мой гнев. И тогда узнаешь, на
что способен я. Ты понял, Биркарт, сын мой? Подчинишься ?
— А у меня есть выход? Отец мой?
Епископ зло засопел. Потом с треском захлопнул Библию, а на
ее титульной доске поставил кубок. И налил в него бургундского с корицей.
— Ну а так, между нами, — спросил он немного погодя,
совершенно спокойно, — зачем тебе был нужен этот Беляу? Ведь не ради же одной
только приятности мстить и убивать? Что-то ты хотел из него выжать, о чем-то
важном выспросить? Но о чем? Ха, вероятно, ты не захочешь сказать...
Подробностей не выдашь. Но, может, в общих чертах?
Стенолаз усмехнулся, и была эта ухмылка исключительно
мерзостная.
— Если в общих чертах, — процедил он сквозь ухмыляющиеся
губы, — то почему бы и нет? Из Рейнмара Беляу я намеревался выжать информацию,
которая привела бы меня к одному из его компаньонов. А из того я выдавил бы
дальнейшие сведения. Получив тем самым некоторые знания. Общие. В частности, о
том, действительно ли книга, которую ты только что читал, есть то, чем ее
обычно считают. Или, может, она стоит не больше, чем басни Эзопа Фригийца.
— Любопытно, — проговорил после недолгого раздумья Конрад. —
Действительно, любопытно. Тем не менее мои приказы остаются в силе. Ad maiorem
Dei Gloriam. А баснями мы займемся в лучшие времена.
Стенолаз спорхнул с зубцов Ниского замка, закружил,
подхваченный дующим с Рыхлебов вихрем. Выровнял полет, заскрипел, помчался в
ночь. Он летел в сторону массива Слёнзы. Но не на самую Слёнзу. Слёнзу избрали
любители, дилетанты. Как место для чар она была немного тривиальна и скорее
перехвалена. Стенолаз летел на Радуню, на ее продолговатую вершину, на каменный
вал и покоящийся в его центре магический, напоминающий катафалк камень.
Монолит, который лежал здесь уже тогда, когда по Судетскому предгорью топали
мамонты, а гигантские черепахи откладывали яйца на теперешнем острове Песок.
Опустившись на камень, Стенолаз изменил внешность. Вихрь
заиграл его черными волосами. Подняв обе руки, он закричал. Дико, громко,
протяжно. Вся Радуня, казалось, задрожала от этого крика.
На далеком безлюдье, на вершине далекой горы зажглись
красные огни в окнах вздымающегося над скальным обрывом замка Сенсенберг. Небо
над старой крепостью осветилось красным заревом. Ворота с грохотом раскрылись.
Раздался демонический крик и топот коней. Черные всадники спешили на вызов.
— Я решил, — заявил Ян, князь Зембиц, поигрывая стилетом. —
Я решил дать тебе шанс, Рейнмар Беляу.
Рейневан заморгал, ослепленный светом свечей, больно режущим
глаза после долгого пребывания в темнице. Кроме князя, в комнате были еще люди.
Он знал только Боршнитца.
— Хоть преступления твои тяжелы и требуют строжайшей кары, —
князь поигрывал стилетом, — я решил дать тебе шанс. Чтобы ты хоть чуточку
искупил свои прегрешения, раскаянием заслужил Божью милость. Иисус за нас
страдал, а Бог милосерден, отпускает грехи и очищает от любой греховности. Даже
«если будут грехи ваши, как багряное, говорит Господь, как снег убелю»
[302].
На заступничество Иисуса и милосердие Господа нашего может
рассчитывать каждый, даже такой отщепенец, богохульник, колдун, извращенный
паршивец, крысиный помет, незаживающая язва, мусор, ошметчик, сукин сын и
собачий кутас, как ты. Однако условием является раскаяние и исправление. Я дам
тебе возможность исправиться, Рейнмар Беляу.
— Гуситы, — Ян Зембицкий бросил стилет на покрывающую стол
карту, — все еще не решаясь штурмовать Клодзк, залегли сторожевым лагерем к югу
от города, неподалеку от деревни Регенсдорф, у самого Междулевского тракта. Ты
знаешь, где это, правда? Поедешь туда. Краловец знает тебя и доверяет, значит,
послушает. Ты уговоришь его свернуть лагерь и пойти на север. Искусишь его
какой-нибудь ложью, обещанием богатой добычи, возможностью сокрушительного
удара по епископским войскам, возможностью взять живым в плен самого
епископа... Впрочем, твое дело, какой ложью ты его убедишь. Важно, чтобы он
отправился на север, через Шведельдорф и деревню Рощицы в долину Счинавки и
дальше — на Новую Руду. Разумеется, гуситы так далеко не уйдут. Мы займемся
ими... раньше. Однако важно... Ты меня слушаешь?
— Нет.
— Что?
— Тебе не сделать из меня предателя.
— Ты уже и так предатель. Теперь только сменишь стороны.
— Нет.
— Рейневан, ты знаешь, что можно сделать с человеком при
помощи раскаленных щипцов и кипящей смолы? Я скажу тебе: можно так долго
припекать бока, что внутренние органы станут видны из-за ребер,
— Нет.
— Герой, да? — Ян Зембицкий махнул рукой. — Не предаст? Даже
если его затащить в палаческую? А что будет, если окажется, что туда затащили
вовсе никакого не героя? Что припекать бока станут кому-то другому? А героя
заставят на это смотреть?
Помертвевший и совершенно парализованный угрозой Рейневан
знал еще прежде, чем князь махнул рукой. Знал, прежде чем слуги затащили в
комнату Ютту. Бледную и даже не сопротивляющуюся.
Князь Ян жестом приказал подвести ее ближе. Если до этого
Рейневан еще тешил себя надеждой, что феодал не осмелится ни держать в темнице,
ни оскорблять дочь Апольды, что не сделает чего-то скверного шляхтичке, девушке
из рыцарского рода, то теперь выражение лица и глаз князя развеяли его надежды
и рассеяли их как пыль. Плотоядно-жестоко ухмыляющийся Ян Зембицкий коснулся
щеки Ютты, девушка резко отдернула лицо. Князь засмеялся, потом встал позади
нее, резким движением сорвал с плеч котегардию и рубашку, на глазах
вырывающегося у слуг Рейневана сжал руками обнаженные груди. Ютта зашипела и
рванулась. Напрасно. Ее держали крепко.
— Прежде чем мы начнем прижигать две эти одинаковые
прелести, — засмеялся Ян, грубо играя бюстом девушки, — я возьму девицу к себе
в ложе. А если ты и дальше будешь изображать из себя героя, то девица попадет в
карцер ратуши, пусть и тамошние потешатся. А следует тебе знать, Белява, что
они всегда там забавляются, надзиратели и охранники, та же самая компания,
которая была, когда туда попала бургундка. Парни получат другую, надоевшую
князю, хе, хе. А тебя я прикажу запереть в соседней камере. Чтобы ты все слышал
и представлял себе. А потом... Потом начнем припекать.
