— Отделяй землю от огня, — почти немедленно ответил голос
Самсона. — С величайшим тщанием отделяй то, что... от того, что густо. А Сила
воздымет тебя с земли в небо, после чего вновь опустит на землю и примет в себя
силы всех существ высших и низших. И тогда охватит тебя благость этого света. А
всяческая тьма бежит тебя.
— Вазотас, Замарат, Катипа! — закричал Бездеховский. —
Астрошио, Абедумабал, Асаф! Говори! Призываю тебя говорить!
Долгое время стояла тишина, прерываемая исключительно
потрескиванием свечей.
— Completum est... — раздался наконец спокойный голос
Самсона. — Completum est quod dixi de Operatione Solis.
Не помогли ни заклинания именем Бога, не помог ни Астрошио,
ни Абедумабал. Не помогли ритуальные жесты, проделываемые над Самсоном с
помощью athame и arctrave. Не помогли кадильные суфумигации. Не помог
аспергиллум из вербены, барвинка, шалфея, мяты и розмарина. Бессильными
оказались равно Большой, как и Малый Ключи Соломона, не лучше сработали
Энхиридрион и «Grand Grimoire». Магия чуть не взорвала строение, но Самсон
больше уже не произнес ни слова.
Чародеи «Архангела» прикинулись, что не разочарованы этим
фактом, говорили, дескать, это ничего не значит, мол, первый блик всегда комом
и что еще будет видно. Ян Бездеховский, которому труднее всех было изображать
равнодушие, смог только вспомнить несколько подобных случаев смены личности — в
частности, речь шла о casus'е Поппо фон Остерна, великого магистра Ордена
Крестоносцев. Повеяло пессимизмом, поскольку в том случае все манипуляции
прусских чародеев окончились ничем: Поппо фон Остерн до конца жизни, до самой
смерти в 1256 году, был «другим» — о чем, впрочем, никто не сожалел, истинный
Поппо был тем еще сукиным сыном.
Теггендорф не расстроился, infortunium
[74]
приписывал обычному невезению, ссылался на Алькинди и неутомимо болтал о
шайтанах, гулях, джиннах и ифритах. Фраундинст и Эдлингер Брем винили diesegiptiaci,
неудачные египетские дни, к которым, по их мнению, относилась памятная пятница
тридцать первого августа, день экзорцизмов в силезском монастыре бенедиктинцев.
Тогда, говорили они, скверная «египетская» аура исказила экзорцизм и его
эффекты, из-за этого все стало крайне нетипичным, и обратить это будет сложно.
Телесма в свою очередь считал, что ничего не получится без талисманов, и обещал
изготовить соответствующие образцы. Радим Тврдик, пока его не отругали, болтал
что-то о големах и шемах
[75].
Щепан из Драготуш же раскритиковал intota принятую магиками
стратегию и тактику. Ошибка, утверждал он, не столько в методе, ибо он
вторичен, сколько в цели, которую они себе поставили. При простой и не
подлежащей обсуждению предпосылке, что личность и дух Самсона Медка были
неведомой силой перетрансплантированы в тело глуповатого верзилы, усилия должны
быть направлены в сторону обращения процесса, иными словами — обнаружение
действующего фактора, поскольку nihilfitsinecausa
[76].
Обнаружив оную causaefficiens
[77]
, удастся, быть может, процесс
обратить. А что делают маги «Архангела»? Концентрируются на попытках развеять
тайну, раскрыть секрет, который сам Самсон явным образом выдать не хочет либо
не может. Пытаясь понять, кто — или что — такое есть Самсон, чародеи стремятся
удовлетворить собственное любопытство и тщету, поступая как лекари,
диагностирующие и исследующие загадочную болезнь ради самого познания,
совершенно не учитывая состояние больного и нисколько не сочувствуя человеку,
затронутому этой болезнью.
Магики обрушились и накричали на моравца. Прежде чем
приступать к лечению, воспользовались они метафорой, необходимо глубоко
распознать болезнь, «Scire, — цитировали они Аристотеля, — estcausamreicognscere»
[78]
. To, кем — либо чем — в действительности является Самсон, есть
ключевой элемент. И — используя медицинские сравнения — секрет и инкогнито
Самсона есть не только проявления, но и сам nexus, само ядро, сама сущность
болезни, если болезнь должна быть вылечена, секрет надлежит раскрыть.
И его раскрывали. С жаром и пылом. И без видимого
результата.
Тем временем Самсон успел подружиться со всеми магиками
«Архангела». С Яном Бездеховским он часами дискутировал о Боге и Природе. С
Эдлингером Бремом целыми днями стоял у реторт и перегонных аппаратов со словами
«Solveetcoagula»
[79]
на устах. С Теггендорфом обсуждал теории
арабских хакимов и еврейских каббалистов. Со Щепаном из Драготуш просиживал над
незнакомыми и крепко поврежденными манускриптами Пьера ди Абано и Кекка
д'Асколи. С Йоштом Дуном изготовлял талисманы, которые затем оба испытывали в
городе. С Радимом Тврдиком ходил к Влтаве за илом для изготовления големов. Для
Бенеша Кейвала делал — как придурок — интервенционные закупки в конкурирующих
аптеках.
Со всеми играл в карты, пил и пел.
Чародеи полюбили Самсона Медка. Рейневан не мог отделаться
от мысли, что полюбили настолько сильно, что запустили в ход процессы, которые
могли бы привести к расставанию с ним.
Двери, ведущие в occultum, раскрылись, и оттуда вышел
Винцент Реффин Акслебен. Подобрав фалды черного одеяния, сел за стол, одним
духом выпил фужер аликанте. Сидел в тишине и молчании, сам тоже не произнеся ни
слова. Он был бледен и потен, пот прилепил ему редкие волосы к темени и щеке.
