— Я тоже много чего рассказать могу! — Скворушка отхлебнул
из кубка. Щеки у него уже крепко порозовели. — Ибо видел и я колдовские дела
этого Белявы! Ведьм видел, летящих на шабаш! И людей, побитых на тракте под
Франкенштайном, у Гороховой Горы!
— Не может быть!
— Может, может, — усердно закивал Скворушка. — Я правду
говорю! Людей госпожи Дзержки де Вирсинг, торговки лошадьми, побили черные
всадники. Рота Смерти. Дьяволы! У этого Белявы сами черти на посылках! Вы не
поверите, когда я вам расскажу!
Сталеглазый священник заверил, что поверит. Подогретое вино
ударяло в головы. Развязывало языки.
— Что вы сказали, преподобный? — наморщил лоб Фричко Ностиц,
закидывая седло на балку. — Как вас зовут?
— Отец Хабершбрак, — тихо повторил священник. — Каноник у
Пресвятой Девы в Рачибуже.
— Как же, как же, я слышал о вас, — подтвердил с совершенно
уверенной миной Фричко. — И какое же у вас ко мне дело? Настолько срочное, что
вы меня аж в конюшне отыскиваете? Если речь о Гедвиське Страуховне, той, что из
Рачибужа, то клянусь, пусть меня святой Антоний сожжет, она лжет. Отцом ее
бекарта я никак быть не могу, ибо всего только один раз ее трахал, да и то в
зад.
— Ах нет, нет, — быстро сказал священник, — речь, уверяю
вас, совершенно о другом, не о Страуховне. Хотя, я бы сказал, столь же
деликатном. Я хотел бы узнать... Хотел бы узнать обстоятельства смерти моего близкого
родственника. Ах, может, все же не... Я предпочитал бы...
— Что б вы предпочли?
— Поговорить об этом с кем-нибудь другим. Поскольку...
— Что-то ты крутишь, святой отец. Или говори, или пошел вон!
Мне в дом пора, други ждут. Знаешь, что такое други? Дружина? Ну! Давай говори,
в чем дело!
— А вы ответите, когда я спрошу?
— А это, — выпятил губы Фричко Ностиц, — будет видно. Потому
что слишком уж часто вы, попы, не в свои дела нос суете. Слишком часто. Вместо
того чтобы на свой нос смотреть. И в молитвенники. Богу молиться, бедным
помогать, как закон велит.
— Так я и думал, — спокойно ответил священник, поднимая
глаза, у которых, как оказалось, был цвет стали. — Предвидел, что вы так
ответите. Поэтому хотел вас просить только о посредничестве. А поговорить я
хотел бы с вашим другом, тем итальянцем... Его мне особенно рекомендовали. Как
самого мудрого и опытного среди вас.
Фричко расхохотался так громко, что кони пришлись хрипеть и
топать.
— Надо же! Ну, дела! Подшутили над тобой, патер, посмеялись.
Вителодэо Гаэтани самый опытнейший? В чем? В пьянке, пожалуй. Самый мудрый? Это
кобель пьемонтский, тупица, болван неученый. Единственное, что может сказать,
это cazzo, fanculo, puttanaporcamadonna
[109]
. Ничего больше он
не умеет. Ты хочешь правду узнать? Тогда у других спрашивай! У меня, чтобы
далеко не ходить!
— Ежели на то ваша воля, — священник прищурился, — тогда
спрошу. Как и при каких обстоятельствах погиб господин Гануш Трост, купец,
убитый два года назад в районе Серебряной Горы?
— Ха! — хохотнул Фричко. — Чего-то подобного я ожидал. Но
обещал, так что скажу.
Он присел на конюшенной лавке, указал священнику другую.
— В августе месяце это было как раз два года назад, — начал
он. — Выехали мы из Кромолина и тут глядим, кто-то следом едет. Ну, засаду
устроили, поймали. И кто ж, видим, в руки попался? Не угадаешь: Рейневан де
Беляу. Тот колдун и разбойник, растлитель девиц. Ты слышал о Рейневане де
Беляу, растлителе девиц?
— Что общего у растлителя девиц со смертью Троста?
— Щас расскажу. Ну, удивлю тебя, патер. Удивлю...
— Брат Кантор? Анджей Кантор?
— Я. — Дьякон в Воздвижении Святого Креста аж подскочил,
услышав голос за спиной. — Это я...
На стоящем за ним мужчине был черный плащ с цветочной
вышивкой, серый зауженный в талии дублет и берет с перьями, одежда на манер
богатых купцов и патрициев. Но было в мужчине что-то, что никак не
ассоциировалось ни с купцами, ни с мещанами. Дьякон не знал что. Может,
странная гримаса? Может, голос? Может, глаза... Странные... цвета стали...
— У меня здесь для вас, — сталеглазый достал из-за пазухи
мешочек, — плата. За то, что вы выдали в руки Священной Инквизиции Рейнмара фон
Беляу. Коий факт имел место, как отмечено в наших книгах, здесь, в городе
Франкенштайн, quintadecimadiemensisSeptembrisAnnoDomini 1425
[110].
Выплата немного задержалась, но, увы, так работает наша бухгалтерия.
Дьякон и не подумал спрашивать, что это за «наши книги» и
«наша бухгалтерия». Он догадывался. Взял из рук мужчины кошелек. Гораздо более
легкий, чем он ожидал. Однако решил, что нет смысла спорить о процентах.
— Я... — отважился он. — Я завсегда... Священная Инквизиция
завсегда может на меня положиться... Я только как подозрительного узрю... Сразу
же доношу... Вприпрыг к приору лечу... Вот не дале как в прошлый четверг
крутился по суконницам один тип...
— За этого Беляву, — прервал сталеглазый, — мы особо
благодарны. Это был крупный преступник.
— Ну! — возбудился Кантор. — Разбойник! Колдун! Говорят,
людей убивал! Травил, говорят. На самого зембицкого князя руку поднял. В
Олесьнице замужних женщинов магией одурманивал, одурманенных порочил, потом
магически делал так, что они все забывали, А дочку господина Яна Биберштайна
взял и похитил, а потом насильно... это... насиловал.
— Насильно, — повторил, кривя рот, сталеглазый. — А ведь мог
бы, будучи колдуном, магией одурманить, одурманенную насиловать спереди и
сзади, потом магически сделать так, чтобы она обо всем забыла... Что-то тут,
дружок, логики маловато, тебе не кажется?
Дьякон молчал, раскрыв рот. Он не очень знал, что такое
«логика». Но подозревал самое худшее.
— А если ты такой внимательный, как хвалишься, — довольно
равнодушно проговорил сталеглазый, — то не выспрашивал ли кто о Беляве? Уже
после его ареста? Это мог быть сообщник, гусит.
— Вы... спра... шивал один, — вопреки желанию пробормотал
Кантор. Он боялся новых вопросов. В основном одного: почему не донес на того,
кто выпытывал. А не донес из-за страха. Из-за опасности, которую вызывал у него
выспрашивавший. Черноволосый, одетый в черное, с как бы птичьей физиономией. И
взглядом дьявола.
— Как он выглядел? — сладко спросил сталеглазый. — Опиши.
Как можно точнее. Прошу.
* * *
