— В Видне, дурень! — Бабка выпрямилась на табурете. — В
Пасху лета Господня 1353-го съехались монархи этого света в Видень, там императ
Карл, у коего тады жена, Анна Фальская, померла, уговаривался о малолетней
Аннусе, племяннице свидницкого князя Волька. Ох, съехалось тады до Видня
королей и господов…
— И значит, и ты там была, бабуля, а? Мед-пиво пила?
— Что ты знаешь, простолюдин? Глупец! А я... Ого, ладная
была... Молодая... Первым меня сам императ Карл лапнул на галерее вечерней
порой, через поручень перегнул, рубашку задрал... Бородой мне по шее щекотал, я
так хохотала, что он из меня выскочил... Обозлился, ну, тады я его сразу в руку
взяла и обратно куда след засунула. Ох, он ко мне тады: пришлась ты мне,
маленька моравианочка, хошь, выдам тебя за лыцаря? Ну, куда мне тады было до
замужества, кады столько пареньков красивеньких... Второй, — разомлела
бабулька, — был Людовик, король венгерский. Пылкий, ну и пылкий же был
мальчишечка... Потом глаз на меня король польский положил, Казимир Великий...
Верно его назвали, ох верно, хи-хи...
— Врешь ты, баба.
— Рупрехт, палатин реньский... Староватый и к тому ж немец.
От него ни любовных речей, ни комплиментов не дождешься, а только сразу: Mach
die Веinе breit!
[146]
Зато Арношт из Пардубиц, архиепископ
пражский, у-у-у, энтот и поговорить умел, и в деле был ловок... Ох, знал он
всякие штучки и фокусы хитрые. Хорош был и Пшеслав из Погожели, епископ
вроцлавский, на лежанке хваткий, ничего не скажу, поляк ведь. А портянки у него
воняли так, что и сам дьявол сбежал бы... Альбрехт, князь Ракуский...
Бабка захлебнулась и раскашлялась. Прошло некоторое время,
пока она продолжила.
— Но лучше всех, — пустила она слюни, — меня удобрухал тады
никакой не король и не епископ, а поэт один, тосканец. Мечта, не парень. Мало
того что темпераментный, так вдобавок и говорил получшее всех энтих. Ну, да и
верно, кошка должна ловко ловить, а парень сладко говорить. И-хэх, как он умел
говорить... Даже стихами. Звали его... как того святого из Азизу. А по
прозвищу... Надо ж, забыла... Рурка? Петрурка?
— Может, — вставил Рейневан, — может, Петрарка. Франческо
Петрарка?
— А что, может, может, — согласилась бабка. — Может, сынок.
Кто опосля стольких лет вспомнит?
Глава 9
в которой Рейневану приходит в голову гениальная идея, в
ходе реализации которой он узнает себе цену. Тот факт, что в конце главы цена
эта в ускоренном темпе возрастает, должен был бы его в принципе радовать. Но не
радует.
Шарлей совершенно изумил Рейневана. Выслушав основы
гениального плана, не ехидничал, не насмехался, не называл его шутом и
чурбаном, даже не постучал пальцем по лбу, что в их дискуссиях ему случалось
делать довольно часто. Выслушав положения гениального плана, демерит спокойно
поставил на стол кружку пива, которым запивал сухомятку, встал и молча покинул
помещение. Не прореагировал на призывы, даже головы не повернул. Даже не пнул
собаку, путавшуюся у него под ногами, а перешагнул через нее с вызывающим
опасение спокойствием. Просто встал и ушел.
— Я его немного понимаю, — покачал головой Ян Чапек из Сана,
появившийся в замковой кухне как раз вовремя, чтобы успеть выслушать принципы
гениального плана. — Ты опасный человек, брат Белява. Был у меня дружок, тот
частенько высказывал подобные идеи. Часто. И был он весьма серьезной
опасностью. До недавнего времени.
— До недавнего?
— До недавнего. В результате его последней идеи его
колесовали на рынке в Локте, год тому назад во время празднования дня святой
Людмилы. Вместе с ним казнили еще двоих. Бывают идеи, которые вредят не только
их авторам. Окружающим тоже. Увы.
— Мой план, — слегка надулся Рейневан, — наверняка никому не
навредит, хотя бы потому, что выполнять его буду я сам. Рисковать буду только
я. Лично.
— Но зато очень.
— А у нас есть выход? Нету! Таулер все еще лежит
бездыханным, и даже если встанет, то ты сам сказал, брат Чапек, что секретный
подземный ход в Троски — вымысел, что это ничего нам не даст. Время не терпит.
Надо что-то предпринять. Мой план проникновения в замок я считаю вполне
реальным и имеющим серьезные шансы на удачу.
— Ого! Рейневан нахохлился.
— Пан де Бергов — немец, — принялся он подсчитывать на
пальцах. — Пан фон Догна — тоже немец. Гуситам, взявшим в плен юного Койшбурга,
кстати, тоже немца, до Троски значительно ближе, чем до Фалькенберга.
Совершенно нормально и логично, что они пошлют кого-нибудь с требованием выкупа
к де Бергову. Ибо известно и очевидно, что пан де Бергов передаст это пану фон
Догне, своему родственнику.
— Пан де Бергов, — покрутил головой Чапек, — возьмет
гуситского посла за жопу, кинет в яму. Он обычно так делает.
— Гуситы, — торжествующе усмехнулся Рейневан, — знают, что
он так делает. Уже знают, что при переговорах с ним клятвы ничего не значат, что
можно не придерживаться рыцарского слова. Поэтому в качестве посла они
используют человека совершенно стороннего. Иностранца. Случайно болтающегося по
округе бродячего поэта из Шампани.
Чапек ничего не сказал. Только воздел очи горе. То есть к
кухонному бревенчатому потолку.
— Странствующий поэт из Шампани, — покрутил головой Самсон.
— Ох, Рейнмар, Рейнмар... А ты знаешь хотя бы три слова на языке франков?
— И даже больше, чем три. Не веришь?
Par montaignes et par valees
Et par forez longues et lees
Par leus estranges et sauvages
Et passa mainz felonz passages
Et maint peril et maint destroit...
— В меру свободно, — вздохнув, согласился Самсон. — И
акцент, признаюсь, тоже сносный. А выбор фрагмента романа... Ну что ж,
исключительно удачный и соответствующий обстоятельствам.
— Еще как соответствующий, — вклинился Шарлей, беззвучно
вошедший в этот момент в кухню. — Уж лучше соответствовать воистину невозможно!
Осталось только тебе, странствующий поэт из Шампани, придумать соответственно
шампанское имя. Какое-то соответственно и удачно характеризующее тебя пот dе
guerre. Предлагаю: Ивейн ле Кретен. Когда отправляемся?
— Отправляюсь я. Один.
— Нет, — покрутил головой Самсон Медок. — Отправляюсь я. Это
касается меня и только меня. Самое время взять собственное дело в собственные
руки. Предположив, что идея Рейнмара — идея удачная, можно кое-что
модифицировать: гуситы, чтобы доставить в Троски требование выкупа за юного
Койшбуга, могут воспользоваться бродячим идиотом. Это представляется мне вполне
хорошим прикрытием, а моя внешность...
