Вновь прибывшие остановили коней, слезли, небрежно бросив
вожжи задыхающимся слугам, подошли к хозяину замка, поклонились. Уважительно,
но гордо. В седле, кроме кнехтов и стрелков, остался только молодой паж в
большом берете с тремя страусовыми перьями. Паж крутил коня, заставляя его
плясать и выделывать танцевальные движения. Подковы цокали по брусчатке.
— Пан де Бергов. Приветствуем, желаем здравствовать!
— Пан фон Биберштайн, пан фон Кёкериц. Гость в дом — Бог в
дом.
— Позвольте представить пана Кёкерица и моих рыцарей и
заказчиков: пан Микулаш Дахс, пан Генрик Зебанд, пан Вильрих фон Либенталь,
Петр Нимпч, Ян Вальдау, Райнгольд Темриц. Мы успели к ужину?
— И к ужину, и к делам.
— Вижу, вижу. — Ульрик фон Биберштайн, хозяин Фридланда,
окинул взглядом стоящих у стены пленников. — Однако картинка весьма убогая.
Вероятно, это остатки, и Шесть Городов уже отобрали самый лучший товар.
Приветствую, пан Герсдорф. Пан Клюкс. Пан Шафф. Ну как? Уже сговорились?
— Еще нет.
— Ну, значит, давайте договариваться, — потер руки
Биберштайн. — И на ужин! Во имя святого Дионисия! Пить хочется, как незнамо
что!
— Этому, — кивнул пажам Отто де Бергов, — мы легко поможем.
Прибывший с хозяином Фридланда Микулаш Дахс — Рейневан
помнил по докладам гуситских гейтманов, что это был клиент Биберштайнов, —
вернулся, осмотрев поставленных у стены пленников. Его мина говорила о многом.
А о том, о чем не говорила, досказывали покачивания головы.
— Я гляжу, все хуже, — прокомментировал Биберштайн, принимая
из рук слуги большой кубок. — Ты, ваша милость, предлагаешь все более жалкий
товар, пан Отто, все самого скверного качества. Видимо, это знак времени, signum
temporis, как говорит мой капеллан. Ну что ж, какова работа, такова и плата,
так что поговорим о ценах. В 1419-м за пойманного и предназначенного на казнь
гусита платили в Кутной Горе копу грошей, за еретического проповедника — пять
коп...
— Но тогда спрос был больше, — прервал его де Бергов. — В
девятнадцатом году было нетрудно поймать гусита, тогда побеждали католики.
Сейчас верх у гуситов, а католиков бьют, так что гуситский пленник — вещь
редкая, истинный раритет. Потому и дорогой. А господа из ландфридов завышают
цены, создают прецеденты. Ольджих из Рожмберка платит по сто пятьдесят коп
грошей выкупа. После таковской битвы баварцы и саксы платили за своих даже
больше. И по двести коп за голову бывало.
— Я прислушиваюсь, — подошел и гордо задрал голову Лотар
Герсдорф, — и никак не пойму, то ли я поглупел, то ли вы. Хозяин из Рожмберка и
немцы платили за господ, за дворян, за рыцарей. А кого вы нам на торг
выставили? Каких-то нищих старцев! А ну ловите и предложите мне Рогача из Дубе,
давайте Амброжа, Краловца, братьев Змрзликов, Яна Черника, Колюха, Чапека из
Сана. На них я серебра не пожалею. На этих обоссанцев его расходовать и не
подумаю. Какой мне толк от обоссанцев?
— Эти обоссанцы, — не опустил глаз де Бергов, — на кострах
будут по-чешски вопить и молить о пощаде. А вас это интересует, разве не так?
— Это, — холодно подтвердил Биберштайн. — В городах у нас
люди от страха перед чехами трясутся, паникуют. Помнят, что было в мае.
— Как сейчас, — угрюмо подтвердил Лютпольд Кёкериц. —
Насмотрелись на гуситов со стен жители Фридланда, Жутавы, Згожельца и Львовка.
И хоть отстояли эти города, героически отразили штурм, люди умолкают от ужаса
всякий раз, когда кто-нибудь упоминает о страшной судьбе Острица, Бернштадта,
Любаня, Злоторын. Надобно показать этим людям что-то такое, что поднимет их
дух. Лучше всего, когда чеха-гусита на эшафоте обрабатывают. Ну, пан Отто,
называйте цену. Если будет разумной, подумаю... Эй-эй! Держи кобылу-то за
вожжи, Дуца.
Паж, тот паренек в берете с перьями, который похвалялся
конем, подлетел к группе так резко, что чуть не повалил рыцарей. На такое ни
один паж, оруженосец или юнкер не решился бы, понимая, к каким последствиям это
может привести, в том числе к взбучке.
Пажик, о котором идет речь, явно не опасался последствий.
Скорее всего потому, что пажиком не был.
Из-под задорно сидящего набекрень берета на рыцарей
поглядывали смелые до наглости глаза цвета вод горного озера, окаймленные
длинными, пожалуй, в полдюйма ресницами. Хищно задранный нос немного не
соответствовал светлым локонам, румяным щечкам и губкам ангелочка, но целое все
равно вызывало какое-то удивительное ощущение в том районе, который поэты
переносно именовали circa pectora
[148].
Девушке было никак не больше пятнадцати лет. Одета она была
в белую блузку в мережку и жилетку из пурпурного атласа. Мужскую курточку с
соболиным воротником она носила по новейшей моде, просунув руки сквозь открытые
боковые швы так, чтобы рукава свободно свисали на спину, а при езде галопом
живописно развевались.
— Разрешите, милостивые государи, — представил ее с легкой
усмешкой Лютпольд Кёкериц, — этот фокусничающий на коне шут — моя племянница,
благородная панна Дуца фон Пак.
Рыцари — все, не исключая пожилых и горделивых, — молчали,
вытаращив глаза. Дуца фон Пак развернула лошадь, стройную гнедую кобылу.
— Ты обещал, дядя, — сказала она громко. Голос был не очень
приятный, сводящий на нет — не у всех — красоту и вызванный первым взглядом
эффект.
— Раз обещал — выполню, — насупил брови Кёкериц. — Потерпи.
Не подобает...
— Обещал, обещал. Я хочу сейчас, сразу. Ну же. Мне скучно!
— Ад и дьявол! Ну хорошо, хорошо. Одного получишь. Выбирай.
Господин Оттон, одного из них я беру, заплачу сколько назначите. Потом
рассчитаемся. Я обещал девчонке подарить, а видите сами, как она капризничает.
Так пусть выбирает, что хочет...
Де Бергов оторвал взгляд от бедра девушки, поняв наконец, в
чем дело.
— Денег не надо, — поклонился он. — Пусть будет от меня
подарок. В честь красоты и обаяния. Извольте выбрать, милостивая панна.
Дуца фон Пак наклонилась в седле и улыбнулась. С истинно
убийственным обаянием. Потом продефилировала перед онемевшими рыцарями.
Подъехала к пленникам.
— Этот!
«Она выполнила обет, — подумал Рейневан, глядя как слуги
вытаскивают из шеренги подмастерье из Яромира, — Она поклялась совершить доброе
дело, пообещала кого-нибудь освободить. Столяру повезло. Истинное чудо... А
ведь через него можно было дать знать Шарлею. Жаль...»
— Убегай, — прошипела девушка, наклоняясь с седла и
показывая на ворота. — Беги!
— Нет! — крикнул Рейневан, вдруг поняв. — Не бе…
Один из мартагузов ударил его с размаха. Подмастерье
побежал.
