— Верно. — У Флютека даже веко не дрогнуло. — Садись,
Рейневан, я с тобой еще не закончил.
— У меня нет денег колектора и я не знаю...
— Замолкни.
Какое-то время они молчали. Чертики в глазах Флютека
успокоились, почти исчезли. Но Рейневан не дал себя обмануть. Флютек почесал
нос.
— Если бы не Прокоп... — сказал он тихо. — Если б не то, что
Прокоп запретил мне вас пальцем тронуть, тебя и твоего Шарлея, я бы уж выжал из
тебя, что надо. У меня в конце концов говорят все, не было такого, кто молчал
бы. Ты тоже, будь уверен, сказал бы, где находятся эти деньги.
У Рейневана уже был опыт, напугать себя он не дал. Пожал
плечами.
— Да-а, — начал после очередной паузы Неплах, глядя на
свисающую с потолка веревку. — И тот тоже бы заговорил, я б и из него вытянул
признание. Такая жалость, что он успел повеситься. Знаешь, совсем недавно я
действительно думал, что, возможно, он был в той грангии... Очень меня
разочаровало, что ты его не признал...
— Я снова тебя разочарую. Мне действительно жаль.
Чертики слегка подпрыгнули.
— Серьезно?
— Серьезно. Ты меня подозреваешь, приказываешь за мной
следить, подкарауливаешь, провоцируешь. Пытаешься выяснить мои мотивы и
постоянно забываешь о главном и единственном: чех, который занимался заговорами
в грангии, предал моего брата, выдал его на смерть палачам вроцлавского
епископа. Вдобавок еще похвалялся этим перед епископом. Так что если б именно
он висел на балке, я не пожалел бы денег на благодарственную мессу. Поверь, я тоже
сожалею, что это не он. И никто из тех, которых в других случаях ты мне
показывал и рекомендовал идентифицировать.
— Верно, — задумчиво согласился Флютек. Наверняка лживо. —
Когда-то я ставил на Дзивиша Божка из Милетинка. Вторым был Гинек из Колштейна...
Но это ни тот, ни другой...
— Ты спрашиваешь или утверждаешь? Ведь я повторял тебе сто
раз: никто из них.
— Да, этих-то двух ты рассмотрел как следует... Тогда. Когда
я забрал тебя с собой...
— Под Усти? Помню.
Весь пологий склон был усеян трупами, но по-настоящему
чудовищную картину они увидели над текущей по низу долины речкой Здижницей.
Здесь, в красной от крови тине, громоздились горы тел, людских останков и
лошадей. Было ясно, что тут произошло. Болотистые берега сдержали бегущих с поля
боя саксонцев и майсенцев, задержали их на время, достаточно долгое, чтобы их
сумела догнать вначале таборитская конница, а чуть погодя и бегущая за нею
воющая орда пехоты. Конные чехи, поляки и моравцы не остались здесь надолго,
порубили, кто попался, быстро организовали погоню за рыцарями, удирающими в
сторону города Усти. Пешие же табориты, гуситы и сироты задержались у реки
надолго. Вырезали и забили всех немцев. Систематически, соблюдая порядок,
окружали их, сбивали в кучи, потом в дело шли цепы, моргенштерны, палицы,
алебарды, гизармы, судлицы, окши, пики и вилы. Не пропускали никого.
Возвращающиеся с побоища группы орущих, распевающих, с ног до головы
окровавленных Божьих воинов не вели с собой ни одного пленного.
На другом берегу Здижницы, в районе устинского тракта,
конники и пехота тоже не бездельничали. Из туч пыли прорывался лязг железа,
гул, крики. По земле стелился черный дым, горели Пшедлицы и Грбовицы, захудалые
деревушки на другом берегу речки. Там тоже, судя по звукам, продолжалась бойня.
Кони фыркали, выворачивали головы, прижимали уши,
капризничали, топали. Докучала жара.
С грохотом, взбивая пыль, к ним подскакали конники, с ними
Рогач из Дубе, Вышек Рачинский, Ян Блех из Тешницы, Пухала.
— Почти конец. — Рогач харкнул, сплюнул, отер губы тыльной
стороной ладони. — Их было тысяч тринадцать. По предварительным подсчетам, мы
прикончили тысячи три с половиной. Пока что. Там все еще идет работа. Кони у
саксов измучены, не уйдут. Ну и мы еще добавим к счету. Добьем, думаю,
что-нибудь тысячи четыре.
— Может, это не Грюнвальд, — ощерился Добко Пухала. Венявы
на его щите почти не было видно из-под кровавой грязи. — Может, не Грюнвальд,
но тоже недурно. Что, милостивый князь?
— Пан Прокоп, — Корыбутович словно его не слышал, — не пора
ли подумать о христианском милосердии?
Прокоп Голый не ответил. Направил коня вниз по склону, к
Здижнице. Между трупами.
— Милосердие милосердием, — зло бросил едущий немного позади
Якубек из Вжесовиц, гейтман Билины, — а деньги деньгами! Это ж чистый убыток.
Ну гляньте, вот тот, без головы, на щите золотые скрещенные вилы. Значит,
Калкройт. Выкуп самое меньшее сто коп дореволюционных грошей. А вон тот, с
кишками наверху, виноградные ножи на косом зеленом поле, это Дитрихштайн.
Знатный род, минимум триста...
У самой речки обдирающие трупы Сиротки вытащили из-под кучи
трупов живого юношу в латах и яке с гербом. Юноша упал на колени, сложил руки,
умолял. Потом начал кричать. Получил топором. Замолчал.
— На черном поле брус серебряный, — без всяких эмоций
заметил Якубек из Вжесовиц, знаток, как видно, геральдики и экономии. — Значит,
Нессельроде. Из графьев. За мальчишку пятьсот было бы. Эх, транжирим мы здесь
деньги, брат Прокоп.
Прокоп Голый повернул к нему свое крестьянское лицо.
— Бог судья, — хрипло сказал. — У тех, что здесь лежат, не
было его печати на челе. Не было их имен в книге живых... К тому же, — добавил
он после недолгого тяжелого молчания, — мы их сюда не приглашали.
— Неплах?
— Что?
— Ты все время приказываешь за мной следить, твои шпики
постоянно ходят за мной по пятам. И долго это будет продолжаться?
— А что?
— Мне кажется, в этом нет необходимости...
— Рейневан, я тебя учу, как ставить пиявки?
Они помолчали. Флютек то и дело поглядывал на обрезанную
веревку, свисающую с балки.
— Крысы, — задумчиво сказал он, — бегут с тонущего корабля.
Не только в Силезии крысы готовят заговоры по грангиям и замкам, пытаются
заполучить заграничных покровителей, лижут задницы епископам и герцогам. Потому
что их корабль тонет, потому что страх-то — вот он, у самой жопы, потому что
приходит конец тщетным надеждам. Потому что мы идем вверх, а они летят вниз, в
клоаку. Корыбутович скопытился, под Усти погром и резня, ракушцы разбиты
наголову и уничтожены под Цветтлем, на Лужицах пожары аж до самого Згожельца.
Угерский Брод и Пресбург в ужасе, Оломунец и Тырнава трясутся за своими
стенами. Прокоп торжествует...
— Пока что.
— Что «пока что»?
— Там, под Стжибором... В городе говорят...
— Я знаю, что говорят в городе.
— На нас надвигается крестовый поход.
— Нормально.
