— Ничего особенного, — ответил из-за спины знакомый голос,
злой и хриплый тогда, а сейчас вроде бы немного униженный. — Бывало трудней,
милостивый государь Ульрик.
— Из людей Шаффа кто-нибудь пострадал? Зла никому не
причинили?
— Ничего такого, чего мазь не заживит. Рейневан осторожно
раскрыл глаза.
Он был в деревне, большой, над крышами домов, овинов и
амбаров возвышалась церковная колокольня. Улицы заполняли конные в полных белых
латах. Впрочем, прежде чем он увидел герб, Рейневан уже догадался, чьим
пленником он оказался на сей раз:
— Подними голову.
Ульрик фон Биберштайн, хозяин Фридланда и Жар, дядя
Николетты, горой возвышался над ним на своем боевом жеребце.
Вместо того чтобы испугаться, Рейневан почувствовал
облегчение. Потому что это был не Биркарт Грелленорт.
— Знаешь, кто я?
Он с трудом кивнул, несколько мгновений не мог издать ни
звука, что было сочтено непочтением. Тот, со злым голосом, хватанул его кулаком
по почке. Его Рейневан тоже видел в Тросках. Микуляш Дахс, припомнил он, клиент
Биберштайнов. Бургграф какого-то замка. Забыл какого.
— Знаю... Я знаю, кто вы, господин Биберштайн.
Ульрик Биберштайн выпрямился в седле, став при этом еще
выше. Рука в стальной перчатке уперлась в листовой фартук нюрнбергских лат.
— За то, что ты сделал, будешь наказан.
Он не ответил, рискуя снова получить удар. Однако на сей раз
Микуляш Дахс не отреагировал.
— Снарядить его в дорогу, — приказал Биберштайн, — Дать
одежду потеплее, чтобы не околел. Он должен дойти до Стольца целым, невредимым
и полным сил.
Из группы рыцарей трое выехали шагом и приблизились. Двое
были в полных латах, в белой броне современного типа. С утолщенным и
увеличенным левым наплечником и опахой, что позволяло полностью отказаться от
щита. Третий, самый молодой, не носил лат, под волчьей дохой на нем был лишь
ватованный, немного грязноватый вамс. Рейневан узнал его сразу.
— Фортуна колесом катится! — презрительно фыркнул Никель фон
Койшбург, недавний пленник в михаловицком замке. — Сегодня ты меня, завтра я
тебя! Ну и как тебе это нравится, милостивый кацер? Я сегодня свободен,
выкуплен из неволи. А ты — в путах! С вожжами на шее!
Заставив верхового коня переступать ногами, паренек подъехал
ближе. Он явно намеревался втолкнуться конем между хозяином Фридланда и
Рейневаном, этому помешал, загородив ему дорогу, Микуляш Дахс.
— По какому праву, — крикнул Койшбург, — вы забираете себе
этого пленника, господин Биберштайн?
Ульрик фон Биберштайн выпятил губу и не думал отвечать.
Рыцаренок покраснел от злости.
— Подаете скверный пример! — закричал он. — Пример
своекорыстия! Из-за какой-то темной родовой вражды, из-за какой-то личной мести
и самолюбивых счетов подвергаете опасности страну! Это позорный поступок!
Позорный!
— Господин Фольч, — спокойным голосом прервал Биберштайн. —
Вы — человек серьезный, известный мужеством и благоразумием. Так посоветуйте
этому говнюку заткнуться.
Койшбург потянулся было к мечу, но один из наездников
схватил его за руку железной перчаткой и стиснул так, что юноша скорчился в
седле. Рейневан догадался, кто это. Он помнил услышанные в Михаловицах
рассказы. Ганс Фольч из замка Роймунд, згожелецкий наемник.
— Ну, как же я могу ему советовать, — медленно проговорил
Фольч, — если он прав? Пленник твой, господин Ульрик, высокий рангом гусит.
Соратник самых значительных здешних гейтманов, запанибрата с ними. Он должен
многое знать о намерениях кацеров и их секретных планах. Мы на войне, а на
войне побеждает тот, что знает намерения врага. Этого пленника надо в Згожелец
либо Житавы забрать, на допросы. Понемногу, без спешки вытянуть из него все,
что знает. Потому я и говорю: отдайте его нам. Ради блага страны откажитесь от
вражды и отдайте его.
Ульрик фон Биберштайн глянул налево, глянул направо,
послушные его взглядам рыцари, юнкера и кнехты сдвинулись с мест, начали
подводить коней все ближе и ближе. К стоящему рядом с Рейневаном Микуляшу Дахсу
подошел оруженосец с огромным биденхэндером
[163], держа оружие
так, чтобы двенадцатидюймовая рукоять была у Дахса на удобном расстоянии от
руки. Ганс Фольч все это видел.
— А если отказаться не захочу? — процедил Ульрик фон
Биберштайн, упираясь кулаком в бок. — То что? Нападете на меня? Во имя блага
страны?
Фольч даже не дрогнул. Но бургманы из Роймунда и вооруженные
згожельцы тронули коней, подъехали, контролируя фронтом строй людей
Биберштайна. Их было, как заметил Рейневан, немного больше. Кое-где в ножнах
уже заскрежетали мечи, но спокойствие Ганса Фольча успокоило всех.
— Нет, господин фон Биберштайн, — холодно проговорил
згожелецкий наемник. — Мы не ударим по вам. Потому что всякий раз, когда мы
начинаем враждовать друг с другом, гуситы руки потирают. Я сказал вам то, что
имел сказать.
— А я выслушал, — повысил голос хозяин Фридланда. — И на том
конец. Прощайте. Пан Фольч. Пан Варнсдорф.
Пренебрежительно упущенный при прощании Койшбург побледнел
от бешенства.
— Не конец! — взвизгнул он. — Не конец, о нет! Я этого так
не оставлю! Вы ответите, господин Биберштайн! Если не перед судом, то на
поединке.
— Тех, кто меня судами стращает, — повысил голос Ульрик
Биберштайн, — я привык, как прислужников, палками угощать... Так что поостынь,
щеняра, если тебе шкура дорога. Прикажу тебя побить не на утоптанной земле, не
на поединке, а здесь, в грязи. Ты молокосос! Что из того, что намерен влезть в
семейство Догнов? Пусть даже жена у тебя будет догнова рода, ты на этом не
выгадаешь. Куда уж тебе да и с чем к старому-то дворянству? Тебе, сынку
мерсебурских епископских министериалов ? Смех один!
Койшбург из бледного сделался пунцовым, как разрезанный
буряк, казалось, он кинется на Биберштайна с голыми руками. Фольч ухватил его
за руку, а второй рыцарь, названный Варнсдорфом, схватил коня за узду у самого
мундштука. Но остальные вооруженные згожельцы рвались в бой. Кто-то крикнул,
кто-то крик подхватил, сверкнули мечи и барты. Заржали под ударами шпор кони,
засверкали клинки и в руках людей Биберштайна. Микуляш Дахс схватил и поднял
биденхэндер.
— Стоять, — рявкнул Ганс Фольч. — Стоять, мать вашу! Оружие
— в ножны!
Роймундцы и згожельцы подчинились. Не очень охотно. Кони
храпели, перетаптывая снег в грязь.
— Двигайте отсюда, — зловеще проговорил Ульрик Биберштайн. —
Отправляйтесь своей дорогой, господин Фольч. Немедленно. Пока дело не
обернулось кое-чем похуже.
