Гейнче сообразил, что говорит самому себе. Оторвал глаза от
потека на потолке, взглянул на немного побледневшего дьякона.
— Я думаю, — докончил он, — что Рейнмар из Белявы
выкарабкается из положения. Думаю, есть шанс, что приведет нас к...
— ...приведет меня к Фогельзангу, — докончил Конрад из
Олесьницы, вроцлавский епископ. — Проблема украденной подати — мелочь, мы это
так или иначе решим, как говорится, отложить не значит отменить. Но
Фогельзанг... Вот если он доберется до Фогельзанга, ха, это будет фокус. А
Рейневан де Беляу — субъект, надо признаться, все более любопытный... Он может
привести меня к Фогельзангу.
Епископ допил фужер рейнского вина. С утренней молитвы он
сегодня уже выпил, легко сосчитать, три гарнца разных вин. Вино давало
здоровье, изгоняло меланхолию, усиливало потенцию и оберегало от заразы.
— Из того, — проговорил он, наливая себе, — что доносит из
Ойбина приор Бурхард, следует, что этот Беляу должен быть где-то в районе
Болькова, так что надо считать, что через два дня, в воскресенье, nonadieNovembris
[164]
, он доберется до Свидницы. Ха. У меня есть агенты среди
свидницких доминиканцев, но боюсь, многие работают на две стороны, то есть на
Гейнче тоже. Придется послать кого-либо из приближенных... Ха. Я неохотно
отсылаю приближенных и телохранителей, мне донесли о готовящемся на меня покушении.
Гуситы, разумеется. Эх, показал бы я им, если б поймал тех, из Фогельзанга...
Если бы их перетянул на свою сторону, перевербовал, если б они начали работать
на меня... Ха! Ты понимаешь мой план, Биркарт, сын мой?
Стенолаз не ответил. Плотнее запахнул шубу, в комнате было
холодно, дующий от Рыхлебов ветер всеми щелями пробирался внутрь нисского
замка.
— Понимаешь, — сам себе ответил Конрад. — А значит, поймешь
и приказ, который я тебе сейчас даю: оставь Рейневана в покое. А как, кстати,
каким чудом он ухитрился сбежать от тебя в Карконошах?
— Чудеса, — то ли лицо Стенолаза дрогнуло, то ли виной тому
было помигивание свечи, — чудеса случаются. Ваше преосвященство сомневается в
этом?
— Конечно. Сомневается, Ибо видело, как их делают. Но не
время для диспутов. Видимо, провидение хотело, чтобы Рейневан от тебя сбежал.
Не противься, сын мой, провидению. Отзови с тропы своих псов, свою
прославленную Роту, своих черных всадников. Пусть тихо сидят в Сенсенберге,
ждут приказов. Они понадобятся, когда придет время двигать вслед за Рейнмаром
де Беляу, мы выследим Фогельзанг. Ты же, Биркарт фон Грелленорт, будешь
постоянно при мне, рядом со мной. Здесь, в Нисе. В отмуховском замке. Во
Вроцлаве. Словом, где бы ни случилось мне находиться. Я хочу, чтобы ты был
рядом со мной. Всегда и везде. Я же говорил, гуситы охотятся за мной, готовят
покушение на мою жизнь...
Стенолаз кивнул головой. Он прекрасно знал, что «планируемое
покушение» — блеф, его выдумал сам епископ, чтобы иметь повод усилить террор и
преследования. Весьма сомнительной была также проблема связи личности Рейневана
де Беляу с тайной гуситской организацией с криптонимом «Фогельзанг».
Действительно, у епископа Конрада были многочисленные собственные источники
информации, но однако они не всегда вызывали доверие. Слишком часто услужливые
доносчики доносили епископу о том, о чем епископ хотел бы услышать.
— На случай этого покушения, — сказал Стенолаз, — может,
будет лучше, если мои всадники...
— Твои всадники, — епископ хватанул кулаком по столу, —
должны тихо сидеть в Сенсенберге! Я сказал! Слишком уж много об этих всадниках
говорят. Гейнче не спускает глаз с моих рук, он обрадуется, если сможет связать
меня с всадниками, с тобой, с черной магией и колдунами! Уж слишком много о вас
болтают. Слишком много ходит сплетен!
— Мы постарались, чтобы ходили, — спокойно напомнил
Стенолаз. — Чтобы вызывали ужас. В конце концов, это наша совместная
инициатива, дорогой князь епископ. Я делал то, о чем мы договорились. И то, что
ты лично приказывал мне делать. Ради дела. Ad maiorem Dei gloriam.
— Для дела? — Епископ отхлебнул из фужера, скривился так,
словно в фужере была желчь, а не рейнское. — Гуситских шпионов и сторонников,
из которых можно было бы выдавить информацию, ты приканчивал, не сморгнув
глазом. Для удовольствия. Ради радости убиения. Так что не говори, будто на то
была Божья воля. Ибо Бог может осерчать.
— Предоставим, — лицо Стенолаза не дрогнуло, — это суду
Божиему. А твой приказ я выполню. Мои люди останутся в Сенсенберге.
— Понимаю. Понимаю, сын мой. Они останутся в Сенсенберге. Ты
же, если тебе понадобятся люди, подберешь себе кого-нибудь из моих наемников.
Если хочешь — бери.
— Благодарствую.
— Я думаю. А теперь — иди. Разве что у тебя есть что-нибудь
для меня.
— Так сложилось, что есть.
— И что же?
— Две вещи. Первая — предостережение. Вторая — просьба.
Покорнейшая просьба.
— Я — весь внимание.
— Не надо недооценивать Рейнмара из Белявы, епископ. Ты не
веришь в чудеса, насмехаешься над Тайнами, изволишь относиться к магии с
презрительной усмешкой. Не очень-то это мудро, епископ, не очень мудро. Magna
Magia
[165]
существует, а чудеса случаются. Недавно я видел
одно чудо. Рядом с Рейневаном, кстати.
— Правда? И что же такое ты видел?
— Существо, которого не должно быть. Которое не должно
существовать.
— Ха. А ты, сын мой, случаем не глянул ли в зеркало?
Стенолаз отвернулся. Епископ, хоть и был доволен удачному злорадству, не
улыбался. Перевернул клепсидру — миновала media пох
[166]
, до officium
matutinum
[167]
оставалось около восьми часов. Самое время
пойти наконец спать, подумал он. Слишком много я работаю. И что с этого имею?
Кто это оценит? Папа Мартин, этот паршивец, zum Teufel mit him
[168],
по-прежнему не желает слышать об архиепископстве для меня. Диоцезия по-прежнему
формально подчиняется Гнезну!
Он повернулся к Стенолазу. Лицо было серьезное.
— Предостережение я понял. Приму во внимание. А просьба? Ты
что-то сказал о просьбе?
— Я не знаю, какие у тебя планы, князь. Однако хотел бы,
когда придет время, заняться этим Рейневаном... собственноручно. Им и его
спутниками. Хотел бы, чтобы ваше преосвященство мне это пообещало.
— Обещаю, — кивнул головой епископ. — Ты их получишь.
«Если это будет в моих и церкви интересах», — добавил он
мысленно.
Стенолаз посмотрел ему в глаза и усмехнулся.
