— Не я начинал. — Он почувствовал, как кровь снова приливает
к лицу. — При всем уважении, не я начал этот разговор.
Она долго молчала. Потом неожиданно заговорила.
— Известные факты таковы: два года назад, четырнадцатого
сентября, задолго до полудня ты и твои дружки напали в Голеньовских Борах на
группу людей, с которой путешествовали благороднорожденные Катажина фон
Биберштайн, дочь Яна Биберштайна из Стольца, и Ютта де Апольда, дочь чесника из
Шёнау. Погоня, бросившаяся за вами спустя несколько часов, нашла экипаж. От
девушек не было и следа.
— Я слушаю.
— Обеих девушек, — Зеленая Дама проницательно глянула на
него, — след пропал, говорю. Ты можешь что-нибудь добавить? Какие-то
комментарии.
— Нет. Ничего.
— Преследователи кинулись по вашим следам, но потеряли их у
Нисы, а дело уже было в сумерках. Только тогда решили послать конного в замок
Стольц. Сообщение добралось ночью, господин Ян Биберштайн разослал гонцов по
своим людям, но не мог ничего предпринять до рассвета. Прежде чем вооруженные
собрались, цистерцианцы в Каменце уже звонили на сексту. А когда звонили на
нону, в Стольц неожиданно явились в сопровождении армянского купца обе девушки,
Катажина и Ютта. Обе целые, здоровые и на первый взгляд нетронутые. Это было, —
продолжила она, видя, что Рейневан молчит, — одно из самых недолгих похищений в
истории Силезии. Банальная афера быстро надоела всем, и о ней забыли. Забыли
примерно до Громницкой Божьей Матери. То есть до того момента, когда благословенного
состояния Катажины Биберштайн уже невозможно было скрывать.
У Рейневана на лице не дрогнул ни один мускул. Зеленая Дама
рассматривала его сквозь полуприкрытые ресницы.
— Только тогда, — продолжила она, — Ян фон Биберштайн
разъярился не на шутку. Назначил награду. Сто гривен серебра тому, кто укажет и
выдаст похитителей, а если кто-то и сам окажется замешанным в аферу,
дополнительно получит гарантию избежать наказания. Кроме того, господин Ян взял
в оборот доченьку, но Кася уперлась: она ничего не знает, ничего не помнит,
была без сознания и в обмороке. Ла-ла-ла... Уперлась также Ютта де Апольда, в
отношениикоторой были серьезные подозрения, что и она тоже не соблюла веночка в
целости и сохранности.
Время шло, живот Катажины быстро и роскошно увеличивался, а
непосредственный творец этого чуда природы по-прежнему оставался неизвестным.
Ян Биберштайн бесился, вся Силезия занималась сплетнями. Но сто гривен — сумма
немалая. Нашелся кто-то, кто пролил на проблему свет. Участник нападения и
похищения, некий Ноткер Вейрах. Он был не настолько глуп, чтобы поверить в
сказочку об иммунитете, дело предпочитал уладить на расстоянии. Через своих
родственников, Больцев из Зайскенберга, перед которыми в присутствии священника
дал показания и крестом поклялся. И вылезло шило из мешка. То есть вылез ты,
дорогой мой эфеб.
К уважаемой дочери уважаемого господина Яна, поклялся
Вейрах, похитители отнеслись с уважением, никто ее ни пальцем не тронул, ни
даже не оскорбил ее чести более смелым взглядом. К сожалению, в почтенной
раубриттерской компании совершенно случайно оказался некий решительный
мерзавец, сукин сын, извращенец и вдобавок чародей. Будучи за что-то страшно
зол на господина Яна, он магическим образом похитил его дочь у похитителей. И
несомненно, изнасиловал беднягу. Конечно, воспользовавшись черной магией, в
результате чего бедняжка совершенно не осознавала того, что происходит. Этот
паршивец скрывался под именем Рейнмара фон Хагенау, но слухи распространяются
быстро, дважды два — четыре, масло всегда всплывает наверх. Это не кто иной,
как Рейнмар де Беляу по прозвищу Рейневан.
— И в этом он поклялся на кресте? Воистину терпение небес
беспредельно.
— И без креста, — фыркнула она, — в сообщение Вейраха
поверили бы. Ведь репутация Рейнмара де Беляу была в Силезни известна. Ему
случалось пользоваться чарами для того, чтобы принуждать женщин. Достаточно
вспомнить аферу с Аделью фон Стерча... Я вижу, ты слегка побледнел. От страха?
— Нет. Не от страха.
— Так я и думала. Возвращаясь к теме: показания раубриттера
никто не подвергал сомнению, в них никто не усомнился. Никого ничто не
заставило задуматься. Кроме меня.
— Ага?
— Вейрах поклялся, что похитили только одну девушку: а
именно Биберштайновну. Только ее. Вторая девушка осталась около сундука, ей
приказали передать требование выкупа. Ты можешь что-нибудь добавить?
— Нет.
— И ничто тебя в этой истории не удивляет?
— Ничто.
— Даже то, что погоня не нашла второй девушки, Ютты де
Апольда? Что наутро обе девушки вернулись в Столец? Обе вместе, хотя, если
верить Вейраху, одну на протяжении суток похищали дважды, а вторую — ни разу?
Даже это тебя не удивляет?
— Даже это.
— Такой сопротивляемостью ты обладать не можешь. — Она
неожиданно скривила губы, в голубых глазах засветилась злость. — А значит, ты
издеваешься надо мной.
— Ты обижаешь меня, госпожа. Или, что гораздо вероятнее,
играешь со мной.
— Как было дело с девушками, ты сам знаешь лучше, из первых
рук. Ты был там, не отрицай, принимал участие в нападении. Показания Вейраха
делают из тебя отца ребенка Катажины Биберштайн, да ты и сам этого не
отрицаешь, только пытаешься утверждать, будто сошлись вы по обоюдному согласию.
Что кажется странным, прямо-таки невероятным. Однако исключить это нельзя...
Ты, парень, бледнеешь и краснеешь попеременно. Это заставляет задуматься.
— Конечно, — взорвался он. — Должно заставлять. Я с ходу был
признан виновным. Я — насильник, что доказывает свидетельство столь достойного
доверия человека, как Ноткер Вейрах, разбойник и бандит. И меня, человека
изнасиловавшего его дочь, Биберштайн прикажет казнить. Не дав мне, конечно,
возможности защититься. И кому какое дело до того, что, когда меня потащат на
казнь, я буду бледнеть и краснеть попеременно? Орать, что я невиновен? Так ведь
каждый насильник орет. Только кто поверит?
— Ты так искренне возмущаешься, что я почти верю.
— Почти?
— Почти.
Она подогнала кобылу, проехала вперед. Подождала его.
Посматривая с улыбкой, разгадать которую он не мог.
