– Мадлен! Ну что же ты стоишь!
Собрав нервы в кулак и побледнев как смерть, она поспешила повиноваться.
– Погоди! – остановил ее Алан. – Сделаем так: свяжи ему руки за спиной, воткни кляп в рот, по ноги оставь свободными.
– 3-зачем?
– Чтобы он смог подняться наверх впереди нас. Я понесу Мерсье, и мы запрем их обоих в комнате, которую отвели нам с Мерсье. После стычки с Виктором нам больше нечего делать в «Парке статуй». Как только я проверю наличие следов колес на дороге в лесу, мы можем уже не беспокоиться о происходящем здесь. Мы отправимся в трактир контрабандистов. Связывай его поскорее и пойдем наверх!
Прошло чуть более пяти минут после того, как двое заговорщиков остались наедине, когда часы стали бить полночь.
Алан и Мадлен стояли в коридоре наверху, освещаемом только периодическими вспышками молний за круглым окном впереди. Стены коридора были расписаны сценами из греческой мифологии и изображали приключения Зевса
[54]
среди нимф – поведение громовержца среди смертных соответствовало самодержавным вкусам императора.
Но молния озаряла стены все реже и реже, и большую часть времени коридор оставался в полной тьме, в которой отзывался эхом шум дождя.
Алан, надевший водонепроницаемый плащ кавалерийского образца, прицепив под ним саблю и шпоры к сапогам, туманным силуэтом вырисовывался перед Мадлен. В темноте ей казалось, что ее муж внезапно превратился в какого-то страшного незнакомца.
Мысленно приказав себе не быть дурой, Мадлен попыталась отогнать пугающие мысли.
– Я понимаю, что ты должен идти туда, – сказала она. – Но на сколько времени?
– Если все сложится удачно, то не более чем на час. А до тех пор ты должна сидеть тихо. Поняла?
– Да, конечно! Но… я хотела тебя спросить…
– Будь готова, чтобы уйти, как только я вернусь. Багаж тебе забрать не удастся, так что надень дорожное платье, плащ и капор, если у тебя есть с собой хоть один. Я не имею малейшего представления, где или как закончится эта ночь.
– Алан! Относительно того, что сказал Виктор…
– Брось об этом думать!
– Ведь это чепуха, верно? Ты же не капитан Перережь-Горло?
– Конечно нет! А ты всерьез подумала, что я могу им оказаться?
– Нет, только… Это просто смехотворно, но в Зеркальной комнате ты говорил мне, что провел ту неделю один в охотничьем домике, в лесу Марли. Я знала, что это неправда, хотя понятия не имела, где ты был на самом деле. А этим вечером, в карете, когда Ида в чем-то подозревала тебя, ты вел себя так странно, что я ничего не могла понять, хотя пыталась отвлечь ее подозрения. Все равно я знаю, что ты не можешь быть капитаном Перережь-Горло!
– Тогда будь тверда в своей уверенности. Их задача – загнать меня в угол, а моя – выбраться из него, если сумею.
– Значит, они все время пытались обвинить тебя…
– Пока меня не будет, – прервал Алан, – запрись в спальне, задуй свечи, если сможешь, но никоим образом не привлекай к себе внимания, что бы ты ни делала. Я должен только послать завтра сообщение в Англию…
– Но как ты сможешь это сделать, Алан? Ведь лагерь отлично охраняется. В Париже мы читали в «Монитере» о том, как многих шпионов расстреляли за то, что они пытались отправить сообщение, но никто из них не смог сделать этого!
– Да, – подтвердил Алан. – Никто из них не смог.
– Тогда…
– Тогда это должно удасться мне! Планы Бони – важнейший фактор войны; чтобы узнать их, стоит использовать любые средства. – Взволнованный голос Алана звучал более твердо. – Я уверен, что Фуше об этом не подозревает. Разве только Виктор… Но он мог просто случайно упомянуть об этом корабле.
– Корабле? О каком корабле? – В голосе Мадлен послышался гнев. – Ты не можешь оставить меня в неведении! В конце концов, ты же обещал! Расскажи мне! И тогда…
– Тогда ты будешь знать все, кроме того, чем кончится война? Отлично!
Алан глубоко вздохнул.
– Уже долгое время, – заговорил он, – каждый день сорокачетырехпушечный фрегат «Медуза» проплывает прямо перед входом в Булонскую гавань. Французы уже привыкли к нему и считают, что единственная цель «Медузы» – дразнить береговую артиллерию.
– А это действительно так?
– Нет! Французы не видят в этом ничего страшного, потому что сами любят делать подобные театральные жесты. Но наши степенные лорды адмиралтейства никогда бы не допустили такого бессмысленного героизма, не имея в виду более серьезных намерений. Как правило, этот корабль можно видеть между пятью и шестью часами вечера или между десятью утра и полуднем. «Медуза» получила распоряжение не делать ни единого выстрела, и ее капитан так этим возмущен, что даже не поднимает флаги.
– Не делать ни единого выстрела? Но почему?
– Потому что дым от этого выстрела, – ответил Алан, – может в критический момент скрыть то, что нужно будет увидеть. Стоя с подзорной трубой на утесе около павильона императора, можно разглядеть морщины на лице капитана «Медузы». Соответственно, с борта «Медузы» можно разглядеть руки – запомни, руки! – стоящего на утесе около павильона.
В мозгу Мадлен промелькнула идея способа передачи информации – предельно простого и в то же время предельно опасного.
– Да! – кивнул Алан. – Несмотря па свой бросающийся в глаза штатский костюм, я намерен завтра стоять на этом утесе. Используя азбуку для глухонемых доктора Брейдвуда, которой ты меня обучила, я могу сообщить человеку на борту «Медузы», также владеющему этой азбукой, новости о планах Бонн. Вот и все!
Да, теперь Мадлен все понимала. И не столько боялась, сколько испытывала гнев, сравнивая собственное поведение с риском, па который идут люди, имеющие хотя бы малейшую надежду сорвать планы непобедимого Бонн.
– А если тебя схватят? – воскликнула она. – Ты понимаешь, что делаешь? Весь Булонский лагерь будет глазеть прямо па тебя! Это совсем не то, что дурачить стражников в Зеркальной комнате. Если ты сделаешь хоть один неверный шаг и они это заметят…
– Значит, они не должны этого заметить.
– Но…
– Куда большая опасность заключается в том, что «Медуза» может не приплыть ни утром, ни в полдень, если будет мертвый штиль. С этими троими – Идой, Мерсье и Виктором, которых обнаружат самое позднее утром… – Алан сделал паузу. – Дело в том, Мадлен, – заговорил он странным подавленным тоном, которого она никогда не слышала у него раньше, – что, должен тебе признаться, я не подхожу для этой работы.
– Не подходишь?
– Вот именно. Когда я взялся за это дело, то обещал не позволять ничему становиться у меня на пути. Я поклялся не поддаваться ложной жалости или сопливой сентиментальности. И это было необходимо! Можно спасти тысячи жизней и предотвратить европейскую катастрофу, если только предупредить Австрию и Россию, что Бонн выступает против них и может вклиниться между их армиями, дабы сокрушить каждую в отдельности.
