— Теперь займемся соседкой напротив, — сказал Морсби, когда миссис Энизма Смит удалилась. — Как бишь ее? А, да, миссис Роуч.
— Пилчард, сэр, — почтительно подсказал сержант Эффорд.
— Пилчард, да. Она здесь?
— Не то слово, — жестко усмехнулся окружной инспектор. — Точнее будет сказать, что она всюду. Когда я появился, она как раз пыталась прорваться к телу, хотя хоть убей не представляю, что бы она стала с ним делать дальше. Я уговорил ее вернуться в свою квартиру.
— Да, Мерримен, вы умеете ладить с людьми, — заметил Морсби.
— Иногда удается, — мрачно отозвался окружной инспектор. — Эту пришлось уговаривать с помощью констебля, который силой запихал ее в квартиру. Она и сейчас там, если, конечно, констебль не ушел спать.
— Выпускаем ее, — объявил Морсби. — Попробуйте выковырять ее оттуда, Эффорд.
Сержант Эффорд ушел, бормоча что-то о гвоздях и моллюсках.
— Вы, кажется, заскучали, мистер Шерингэм? — участливо осведомился Морсби. — Должно быть, на редкость тоскливое занятие, наблюдать за работающими полицейскими?
— Заскучал? Избави боже! Я просто задумался. Я так понял, этот парень вчера просто потерял голову?
— Не совсем. Обычно это случается где-то через месяц после приговора. А почему, кстати, вы так решили, сэр?
— Я про весь этот шум, который он здесь устроил. Когда я сказал Бичу, что соседи просто обязаны были услышать такой грохот, он ответил, что шуму могло быть гораздо меньше, чем может показаться при взгляде на комнату. Что никто не опрокидывал шкафы, а просто осторожно клал их на бок. И, однако, если верить миссис Смит, их именно опрокидывали. Вот я и говорю, что он, должно быть, совсем потерял голову.
— Он потерял ее уже потому, что пошел на убийство, мистер Шерингэм, тут вы абсолютно правы. И очень может быть, что он снова обрел ее только после того, как наделал здесь столько шума. Возможно, именно этот грохот и заставил его прийти в себя. Это, кстати, отлично увязывается со словами миссис Смит, что она не слышала никаких шагов, хотя и очень старалась. Наверное, он сто ял там ни жив ни мертв, выжидая, поднимет кто-нибудь тревогу или нет.
— Здорово же ему тогда пришлось потрудиться, чтобы прийти в себя, саркастически заметил Роджер. — Просто опрокинуть всю мебель оказалось недостаточно. Чтобы окончательно успокоиться, ему пришлось еще швырнуть в угол пару тазиков и запустить им вслед столько же утюгов. Так, что ли, получается?
— Вы любитель поспорить, не так ли, мистер Шерингэм? — ровным голосом осведомился Морсби.
Роджер рассмеялся. Поспорить он и вправду любил. К сожалению, появление миссис Пилчард исключило всякую возможность заниматься этим и дальше.
Миссис Пилчард оказалась не слишком опрятно одетой приземистой и коренастой особой. Уже подсохшие на ее лице слезы не мешали ей быть сердитой. Очень сердитой. Она говорила с легким ирландским акцентом и, не мешкая, вылила на собравшихся поток слов, живописующих чудовищную жестокость, пугающую черствость и доходящий до идиотизма непрофессионализм людей, лишивших покойную забот единственного во всем мире близкого ей человека.
Роджер так и не понял, каким образом Морсби удалось с ней сладить, но уже через три минуты миссис Пилчард с не меньшей горячностью умоляла простить за недомыслие, побудившее ее вмешиваться в сложнейшие процессы расследования, призванного отомстить за ее подругу. И хотя главная заслуга в столь чудесном превращении принадлежала, вне всякого сомнения, Морсби, Роджер не мог отделаться от ощущения, что известную роль в нем сыграли и странности кельтского темперамента.
Когда мир был восстановлен, миссис Пилчард торжественно согласилась выполнить свой долг свидетеля.
Она заявила, что мисс Барнетт практически не имела от нее секретов. Всю жизнь покойной, равно как и свою собственную, она может выложить перед инспектором как на ладони — ему только нужно сказать, о какой именно он хочет сейчас услышать.
Старший инспектор сказал, что для начала, и поскольку так уж заведено, он хотел бы услышать немного о самой миссис Пилчард.
С этим проблем не возникло. Вдова, девичья фамилия — Керри. Родилась в Ирландии, в Корке, где у отца была адвокатская практика. После его смерти — ей не исполнилось и двенадцати — они с матерью, которая была англичанкой, перебрались в ее родной город Истбурн, где вели довольно сомнительное существование, довольствуясь помощью еще оставшихся родственников. Именно там юная мисс Керри и познакомилась с мистером Пилчардом, торговцем шерстью из Брэдфорда, который сразу же подпал под ее чары, как, впрочем, и она под его. Дальше была свадьба и маленький домик на окраине Бредфорда. Мистеру Пилчарду повезло. Во время войны шерстяной бизнес здорово пошел в гору, и мистеру Пилчарду хватило благоразумия продать дело на самом пике поднявшегося после нее бума. Вскоре после этого он увенчал свои заслуги добродетельного отца семейства скоропостижной смертью и завещанием в пользу жены, предоставив ей тем самым возможность жить в достатке, если не в роскоши, и там, где ей будет угодно. Мисс Пилчард было угодно поселиться в Лондоне, а именно в многоэтажном доме на Плэт-стрит, что она и сделала шесть лет назад. Мисс Барнетт, к тому времени уже прожившая в своей квартирке несколько лет, неожиданно прониклась симпатией к вдове покойного торговца шерстью. К нескрываемому изумлению миссис Бойд, между ними тут же установилась близкая дружба, скоро перешедшая в близость. Должно быть, мисс Барнетт давно уже испытывала смутную потребность кому-то довериться, поскольку взялась за дело с таким жаром, точно хотела наверстать упущенное время. Последние два года, насколько знала миссис Пилчард, у них просто не было друг от друга секретов.
— Так, — сказал старший инспектор Морсби, когда все это было стремительно свалено перед ним в кучу, и переключил напористую речь миссис Пилчард на воспоминания о подруге.
— Да, конечно… Аделаида — мисс Барнетт — родилась в Ноттингеме. Ее отец был бакалейщиком. Да, бакалейщиком. Скажу прямо, — решила миссис Пилчард. — Я не решилась бы назвать Аделаиду леди.
Старший инспектор выразил свое сочувствие по поводу столь серьезного недостатка.
Когда миссис Пилчард принялась рассказывать дальше, стало очевидно, что покойная мисс Барнетт в лучшем случае действительно не была леди, а в худшем, что она была далеко не леди. Беда грянула со смертью бакалейщика Барнетта. Впрочем, он на редкость удачно успел скончаться еще до того, как по нежные души бакалейщиков явились правительственные инспекторы со всевидящим оком и походными весами. Детей было всего двое: мисс Барнетт и ее брат. Бакалейщик Барнетт оставил бизнес сыну, двадцать тысяч фунтов в консолях и индийский четырехпроцентных — дочери, и… Забыл распорядиться домом и мебелью. Брат утверждал, что они являются неотъемлемой частью бизнеса, сестра придерживалась мнения, что они естественным образом дополняют индийские четырехпроцентные. (Миссис Пилчард дала понять, что лично она считала мнение мисс Барнетт совершенно справедливым и обоснованным.) Уступать никто не хотел. В конце концов более покладистый от природы брат предложил продать все разом и разделить деньги. Мисс Барнетт с ходу отвергла это оскорбительное предложение и, дождавшись, когда дела призовут брата в Лондон, продала все сама и с триумфом отступила на Плэт-стрит, прихватив всю добычу. Брат удовольствовался письменным извещением, что даже и не мечтал избавиться от нее за такую сумму. С тех пор минуло двадцать восемь лет, и за это время они не перекинулись ни словом.
