Лола отметила, что внешний вид ее тоже как-то неуловимо
изменился. То есть нельзя сказать, чтобы девица вдруг сильно похорошела, но лицо
ее казалось не таким лошадиным, а волосы не такими белобрысыми, скорее девицу
можно было бы посчитать обычной блондинкой.
— Никому нельзя позволять использовать себя, —
говорила Вера медленно, отчетливо, хорошо поставленным голосом, — нельзя
превращаться в чью-то марионетку!
— Да, — тонким, дрожащим от волнения голосом
подхватил мужчина, — никому! Нельзя! Ни в коем случае!
— Нужно в любой ситуации сохранять достоинство! —
продолжала вещать девица.
«То-то ты сохраняешь достоинство! — подумала
Лола. — Чуть что — сразу в крик, только что судороги у тебя не
приключаются!»
И тут же ей пришло в голову, что все эти неврастенические
припадки, которые регулярно устраивала нелепая девица, выглядели как-то
ненатурально, неестественно, как будто они были искусно разыграны… Лола, сама
будучи актрисой, понимала толк в таких вещах, но даже она не сразу
почувствовала фальшь в поведении Зайценоговой.
— Достоинство! — взволнованно подхватил мужчина,
достоинство и.., справедливость!
Вера, почувствовав движение за своей спиной, резко
развернулась.
Увидев Лолу, она замерла, и у нее на лице отобразилась
сложная гамма чувств — от удивления и испуга до раздражения и неприязни.
— Что ты все вынюхиваешь? — прошипела она,
становясь все той же белобрысой уродиной с лошадиной мордой. —
Подкрадываешься, выслеживаешь, подслушиваешь…
— Больно надо! — фыркнула Лола.
Зайценогова не ответила, она припустила прочь, неприязненно
оглянувшись на Лолу. Ее спутник на секунду задержался, странно, со всхлипом
вздохнул и бросился в другую сторону.
Лола успела разглядеть его. Это был тот самый тусклый
сутулый мужчина, с которым она недавно ехала в лифте. Тот самый мужчина,
который так нахваливал Перришона, так пристально разглядывал его.
Попугай, до сих пор тихо сидевший в клетке, словно
почувствовав, что хозяйка подумала о нем, подал голос:
— Р-рома, Р-рома, Р-ромочка!
— Что ты повторяешь одно и то же, — проговорила
Лола, — никакого разнообразия! Никакой творческой индивидуальности!
— Здор-ровая кр-ритика! — покаянно произнес
попугай.
Лола тяжело вздохнула и поплелась вниз по лестнице.
Она не могла разобраться во всех творящихся на студии
странностях и в конце концов решила, что это — вовсе не ее дело, а ее дело —
поскорее унести отсюда ноги.
Навстречу ей по лестнице поднимались две привлекательные
девушки.
Они горячо переговаривались, лица их буквально пылали от
возмущения.
— Не имеют права! — говорила одна из них,
темненькая. — Не имеют права обыскивать! На это нужна санкция прокурора, я
знаю!
— Это ты детективов начиталась, — ядовито отвечала
вторая, светленькая, — это в книжках или фильмах все делают по закону, а
на самом деле, что хотят, то и творят!
У них сила — значит, они и правы!
— Но это же свинство — обыскивать честных людей! —
кипятилась темненькая. — Всех подряд! Говорят, в целях борьбы с
терроризмом.., ну, допустим, тех, кто входит на студию, обыскивают, чтобы не
принесли сюда бомбу, но зачем обыскивают всех, кто выходит?
— Так ведь убийца шляется по студии! воскликнула
светленькая. — Они его найти не могут, вот и изображают активность, чтобы
перед начальством оправдаться! Вдруг найдут орудие убийства?
— Ну прямо! Что, этот злодей — совсем дурак, что ли? Он
это орудие наверняка давным-давно выбросил…
Девушки поднялись выше, и Лола больше не слышала их
разговор.
Зато Перришон неожиданно разволновался.
— Кошмар-р! — проговорил он вполголоса, испуганно
поглядев на Лолу. — Пр-роверки на дор-рогах!
— Тебе-то что, Перришончик? — удивилась
Лола. — Ты что — тайно от нас с Леней занимаешься контрабандой наркотиков?
— Тр-рагедия! — не унимался
попугай. —Репр-рессии!
Он забегал по клетке, как нервный преподаватель по кафедре,
повторяя:
— Тр-ревога! Полундр-ра! Кар-раул!
— Перри, ну что ты так волнуешься? — недоуменно
поглядывала на него Лола. — Нас с тобой это не должно волновать, мы — люди
честные.., то есть, конечно, ты не совсем человек, хотя болтаешь почище любой
кумушки…
— Кар-раул! — повторил попугай трагическим голосом
и вдруг начал теребить клювом коврик, который прикрывал дно его клетки.
— Ну давай, раз ты так волнуешься, посмотрим, что там у
тебя, — Лола смирилась с неизбежным.
В это время она поравнялась с площадкой второго этажа.
Свернув в коридор, она вошла в туалетную комнату, поставила клетку на
подоконник и осторожно приподняла коврик.
Под ковриком лежало шило с плоской ручкой и длинным тонким
острием.
Лола ахнула. В глазах у нее потемнело.
Она выронила шило из внезапно ослабевшей руки, и шило
покатилось по кафельному полу с металлическим дребезжанием.
Лола в ужасе оглянулась на дверь, наклонилась и подобрала
шило.
Она поднесла его к глазам.
У самого основания острие было запачкано чем-то темным.
«Это кровь, это точно кровь, — подумала девушка, —
наверняка именно этим шилом убили всех троих.., и того продюсера, которого я не
видела ни разу в жизни, и хамоватого писателя Волкоедова, с которым
единственный раз столкнулась, и бедную одинокую Аглаю.., на этом шиле их кровь,
а на его ручке теперь — мои отпечатки пальцев.., надо скорее от него
избавиться, пока никто не зашел сюда и не увидел его у меня в руках…»
Трясущимися руками Лола достала носовой платок, протерла
ручку шила в том месте, где она к нему прикасалась, и огляделась по сторонам.
Как все туалеты на студии, этот тоже сверкал чистотой и
безукоризненным европейским дизайном. В углу стояла кадка с каким-то незнакомым
Лоле вечнозеленым тропическим растением. Снова оглянувшись на дверь, Лола
подскочила к кадке и, держа шило носовым платком, засунула его как можно глубже
в землю.
После этого она наконец перевела дух и долго, тщательно мыла
руки.
С подоконника послышался удовлетворенный голос:
— Пор-рядок! Ур-ра! Пер-ренька хороший!
— Ты действительно молодец, — Лола подошла к
клетке, — ты меня просто спас! Что было бы, если бы не ты?
— Пер-ренька хор-роший! — повторил попугай, —
Пер-реньке ор-решков!
— Заслужил, заслужил! — Лола достала из пакетика
горсть засахаренного миндаля, дала его попугаю на ладони, и Перришон осторожно
склевал орехи большим кривым клювом.
