Прежде всего Леня тщательно задернул шторы в гостиной. Они
были неплотные, так что свет он включать не решился, провел фонариком по
стенам, сплошь завешанным картинами. Были тут пейзажи, натюрморты… Из угла
вдруг глянули на Маркиза чьи-то глаза. Он вздрогнул и подошел ближе. Между
стеной и сервантом едва поместился большой портрет лысого старика. Глаза его
глядели на Леню грозно и осуждающе.
— Ладно, ладно, — тихонько проговорил Леня, глядя
на старика, — тебя мне и даром не надо…
И тут же пожалел о сказанном, поскольку ему показалось, что
старик еще сильнее насупил брови.
Вторая комната была спальней старухи. Белела неубранная
кровать, на столике стояли какие-то склянки, баночки, стакан, вода в котором не
успела еще испариться.
«Хоть бы прибралась в теткиной квартире! — разозлившись
на Веру Зайценогову, подумал Маркиз. — Пыль вытерла, постель свернула,
комнату проветрила… Не по-людски как-то…»
Впрочем, в этой истории все было не по-людски. Умершая
старуха никого больше не интересовала. Да и при жизни-то она интересовала своих
родственников только постольку, поскольку являлась владелицей необычайно
дорогой картины. Возможно, она сама это заслужила, кто знает? Во всяком случае,
бабуля была не промах — никому не доверяла, считала, что обманет любой, тем
более — родственники.
Как выяснилось, она была права. Но где она могла прятать
картину? Если заниматься повальным обыском квартиры, то, во-первых, это займет
слишком много времени, которого у Лени не было, а во-вторых, соседка может
услышать, как он тут двигает шкафы и роняет стулья. У Лени создалось
впечатление, что соседка не из тех женщин, которые могут объяснить шум в
необитаемой квартире незапланированным появлением покойницы-хозяйки — дескать,
не по правилам ее похоронили или забыла что-то на этом свете, вот и явилась.
Нет, соседка — женщина вполне здравомыслящая, так что она мигом сообразит, что
в квартире кто-то посторонний, и запросто может вызвать милицию. И его, Леню
Маркиза, возьмут тепленького, как обычного квартирного вора! Стыд какой!
Леня осторожно вышагивал по гостиной, стараясь не скрипеть
половицами. Паркет был старый, возможно, она устроила тайник под полом? Леня
подумал еще немножко и решил, что это вряд ли. Старуха была слабосильная, стало
быть, для такой работы нужно было ей нанимать кого-то, а она, как уже
говорилось, была женщиной осторожной и вряд ли стала бы доверять тайну
малознакомому человеку.
А знакомому — тем более, понял Леня.
Неожиданно раздался оглушительный гром.
Леня замер на месте, на лбу у него выступили капли холодного
пота.
Что это случилось? Кто-то вломился в квартиру и собирается
предъявить свои права на пропавшую картину?
Гром повторился, и Леня понял, что это всего лишь пробили
огромные напольные часы с месячным заводом…
Маркиз тихо засмеялся над собственным испугом и подумал о
капризах судьбы: хозяйка уже умерла и даже похоронена, а заведенные ею часы все
еще бьют, отсчитывая время…
Леня еще раз огляделся. Одну сторону комнаты занимала
мебельная стенка — шкаф, сервант, секретер. Такие полированные стенки были
модны лет сорок назад, надо полагать, тогда она и была куплена. Другую сторону
занимал массивный комод, а на нем старинные бронзовые часы, которые, в отличие
от напольных, не ходили. Над часами висели картины — пейзажи и небольшие
натюрморты, дальше была дверь, вдоль следующей стены стоял большой продавленный
диван, покрытый выцветшим покрывалом, рядом — столик, на нем — старомодный
телефонный аппарат.
Маркиз подошел поближе и сел на диван, ближе к столику.
Сразу стало ясно, что это было любимое место хозяйки — старые диванные пружины
отозвались глухо и печально. Столик рядом, только руку протяни, на него можно
поставить чашку чаю, очки положить, лекарство… Телефон опять же рядом, вставать
не нужно… Именно с этого места удобнее всего было смотреть телевизор. Он стоял
как раз напротив — хороший, с большим экраном, фирмы «Сони», довольно новый.
Так-так. Леня поудобнее откинулся на диване. Значит, старуха проводила тут
много времени, сидела себе, чаек попивала, сериалы посматривала, по телефону с
приятельницами разговаривала, над родственниками посмеивалась… Очень удобно —
все под рукой, все перед глазами…
Маркиз еще раз очень внимательно посмотрел на
противоположную стену комнаты. Там, как и везде, висели картины — темноволосая
женская головка, освещенная солнцем, называется небось «Южный полдень», гавань
в Сорренто, кто же из художников, попадающих в Италию, не рисовал эту
живописную гавань… В свое время, проводя довольно много времени с Валерией
Сергеевной — музейной дамой, тогда еще только кандидатом наук, — Маркиз
многого у нее нахватался. Еще букет роз — о, это уже что-то ближе к импрессионистам,
розы яркие, пухлые ?? нахальные…
А посредине висела икона. Николай Чудотворец. Даже Маркиз
сразу же понял, что икона дешевенькая, уж слишком примитивно и грубо был
намалеван лик угодника, слишком пустыми глазами смотрел он на Леню…
?Маркиз почувствовал покалывание в корнях волос, он боялся
обрадоваться раньше времени, но это покалывание говорило ему, что он на верном
пути. Он встал и маленькими крадущимися шагами подошел к иконе. Размер вполне
подходящий, двадцать на тридцать, примерно конечно, на глазок. Леня снял
перчатки и осторожно прикоснулся к иконе. Ничего не случилось, тогда он снял ее
и поднес к настольной лампе, которая стояла на комоде.
Лампа работала, и при свете Маркиз увидел, что икона — вовсе
даже не икона. То есть это была обычная дешевенькая бумажная иконка, которые
продаются в ларьках при церкви. Кто-то наклеил ее на доску и повесил на стенку.
То есть понятно кто — старуха Анна Ермолаевна, хозяйка квартиры. Леня был
уверен, что в здравой памяти она ни за что бы этого не сделала, уж слишком
дешево выглядела иконка.
Оттягивать дальше было нельзя. Вспомнив о разделочной доске,
положенной в сейф банка, Леня вздрогнул. Старуха — та еще бестия. Он глубоко
вдохнул и перевернул доску.
Обратная сторона доски была довольно темной — чувствовалось,
что на ней оставило свой след беспощадное время. Но сквозь эту тьму явственно
проглядывали нежные черты прекрасного девичьего лица.
Леня поднес доску ближе к свету и ахнул.
В ярком свете настольной лампы на него смотрело лицо юной
Мадонны, юной итальянки четырнадцатого века, которая вот уже семьсот лет со
спокойной нежностью любовалась на своего младенца, понимая, какие страдания и
какое величие выпадут на его долю…
На следующий день Маркиз поднялся очень рано в том своем
приподнятом настроении, которое он очень любил. В такие дни ему всегда все
удавалось, все происходило по задуманному плану, не встречалось на пути никаких
досадных препятствий, в такие дни он с самого начала знал, что выйдет
победителем.
Несмотря на то что Леня мало спал прошлой ночью, он был свеж
и бодр. Сердце билось ровно, исправно перегоняя кровь по телу, все органы
чувств обострились.
