Иван Васильевич почесал шейку попугая и повернулся к
хозяйке:
— На что жалуемся, мамочка? Выглядит он у вас очень
хорошо!
Он в последнее время стал очень грубо выражаться, —
горестно потупившись, сообщила Лола.
— Матерится, что ли?
— Да нет, до этого пока не дошло, но вообще грубит…
Словно для того, чтобы подтвердить слова хозяйки, Перришон
склонил голову набок, неодобрительно посмотрел на профессора и глубокомысленно
изрек:
— Дур-рак! Стар-рый дур-рак!
Профессор обиженно отстранился, снял очки, протер их полой
халата и после небольшой паузы проговорил:
— Да, действительно, грубит.., самое главное, ерунду
какую-то говорит, полную бессмыслицу…
Попугай надулся, выпучил глаза, сделавшись удивительно
похожим на артиста Хазанова, и проорал на всю приемную:
— Пр-рофессор-р кр-ретин!
Иван Васильевич снова надел очки, внимательно посмотрел на
Перришона и произнес:
— Серьезный случай! Боюсь, что ваш красавец перенес в
детстве тяжелую психическую травму.., или не в детстве. Но отчаиваться не
нужно, мы будем с ним работать, и давайте надеяться на положительный результат.
Во всяком случае, так это оставить нельзя…
Обойдя всех пациентов, профессор вернулся в кабинет и
продолжил прием.
Лола достала было из сумочки новый детектив Мымриной,
который все никак не могла дочитать, но в это время в приемную влетела худая
энергичная коротко стриженная брюнетка прилично за сорок.
Если бы дама не была так худа, ее появление можно было бы
сравнить с появлением шаровой молнии — так она была заряжена каким-то живым
электричеством. Воздух в комнате стал чуть слышно потрескивать, и Лола
почувствовала, что волосы у нее на голове наэлектризовались и встали дыбом.
По этой характерной особенности она даже быстрее, чем по
внешности, узнала свою старинную знакомую Аглаю Михайловну Плюсе,
околотеатральную особу, с которой она встречалась еще в Театральном институте и
позже, в маленьком театре, где Лола работала несколько лет назад.
— Аглая! — окликнула Лола знакомую. —Аглая
Михайловна!
Электрическая дама резко развернулась, узнала Лолу и
кинулась к ней в объятия.
— Оленька, золотко! — восклицала она в своей
преувеличенно темпераментной манере. — Сколько же я тебя не видела? Сто
лет, наверное!
Лола, которая давно отвыкла от своего настоящего имени, чуть
отстранилась, поправила сбившуюся прическу и проговорила:
— Ну не стоит преувеличивать.., не виделись мы с вами
только три года… А что вы здесь делаете? — Она имела в виду, что Аглая
пришла к профессору-орнитологу без птицы.
— Да так, по делам, — отмахнулась Аглая. —А
ты-то чем занимаешься? — Она окинула быстрым внимательным взглядом дорогой
Лолин костюм, свежее ухоженное лицо. —Давно тебя нигде не видно.., ни на
сцене, ни на экране…
— Да так, кое-какие дела, — отмахнулась в свою
очередь Лола. — А вы где сейчас работаете?
— На телевидении, — гордо сообщила Аглая, —
занимаюсь кастингом…
Лола почувствовала легкий укол в области сердца.
Телевидение! Кастинг! Какие волшебные слова! Что бы там ни
говорил Леня, только в этом мире, в сияющем мире кино и телевидения, Лола могла
бы чувствовать себя по-настоящему счастливой! Только там она могла бы дышать
полной грудью, вдыхая живительный, будоражаший воздух славы…
Словно прочитав Лолины мысли, почувствовав ее волнение,
Аглая Михайловна слегка отстранилась от Лолы, по-птичьи склонила голову набок
(не зря все-таки она пришла к орнитологу), оглядела старую знакомую круглым
выпуклым глазом и задумчиво проговорила:
— А что.., в этом что-то есть.., может быть, это именно
то, что надо.., нет, определенно, это наш случай…
На несколько секунд замолчав, она вдруг сложила руки и
решительно проговорила:
— Олечка, детка, вы ничем не заняты завтра?
— Завтра? — переспросила Лола, делая вид, что
раздумывает. На самом деле сердце ее бешено заколотилось, руки задрожали.
Неужели это тот самый случай, та судьбоносная встреча, которая приведет ее в
волшебный мир кино, приведет ее к славе? — Пожалуй, завтра я
свободна, — ответила она равнодушным, скучающим тоном.
— Тогда зайдите завтра к нам на Чапыгина, в триста
восьмой офис. Скажете, что от меня.
— Спасибо, Аглая Михайловна, как можно спокойнее
ответила Лола. В душе у нее пели фанфары.
— У нас в работе детективный сериал, продолжала
Аглая, — называется «Две дамы с попугаем». Это такая детективная комедия,
у одной из героинь пропал муж, и они с подругой отправляются на поиски…
«Конечно, детективный сериал — это не совсем то, о чем я
мечтала, — подумала Лола, — я хотела воплотить на экране сложный и
разносторонний женский характер, трудную судьбу.., но в конце концов, это может
быть первым шагом к осуществлению моей мечты.., в конце концов, сериалы смотрят
все.., я могу сделать себе имя.., меня увидит на экране известный режиссер, он
почувствует мой большой актерский потенциал…»
— Так значит — завтра, офис триста восемь! — грубо
вторглась Аглая в ее мечты.
В это время дверь кабинета распахнулась, и Лолу с Перришоном
пригласили к профессору.
— Клянусь тебе, профессор именно так и сказал, —
повторила Лола, — то, что Перришон так грубит, — это следствие скрытого
неблагополучия в его непосредственном окружении. То есть в нашем доме. То есть
в этом есть наша с тобой вина…
— Ну да, конечно, — недоверчиво проговорил Леня,
подливая себе третью чашку кофе, — как в американском фильме.
Маньяк-убийца зарезал маникюрными ножницами восемьдесят старушек только потому,
что в раннем детстве его бабушка не позволила ему взять в дом бездомного щенка
ирландского волкодава…
— С тобой совершенно невозможно разговаривать! —
обиженно проговорила Лола. — Ты все высмеиваешь! Для тебя нет ничего
святого! А он именно так и сказал! На психике птицы болезненно отражаются наши
ссоры, и твои бесчисленные романы на стороне, и даже твое хроническое нежелание
поддерживать в доме элементарный порядок…
— Бар-рдак! — очень своевременно завопил попугай. —
Кр-ругом бар-рдак!
— Ты тут еще будешь!.. — покосился Леня на
Перришона. — Шею сверну, и никакой профессор тебе не поможет!
— Тер-рор! — переполошился попугай, и тут же
залебезил:
— Перри хор-роший, хор-ро-ший! Пер-реньке ор-решков!
— То-то! Орешков тебе! — Леня погрозил попугаю
кулаком! — По-моему, все, что ему нужно, — это строгость!
Справедливая строгость! Никаких послаблений!
— А профессор сказал, — гнула свою линию
Лола, — что все это имеет свои подсознательные причины, и если мы хотим,
чтобы птица прилично выражалась, мы должны начать с себя!
