— А как насчет мисс Лаусон? Она сказала, что довольно долго висела на телефоне. Вы это проверили?
— Проверил. Я составил карту, где указано, что делал каждый из них сразу после обеда до того момента, как прибыла полиция и они оказались под наблюдением, и сверил между собой все их заявления. Были моменты, когда любой из них мог выскочить в столовую и убрать бутылку, но ни у кого не было возможности унести ее далеко от дома. Ребята Колесби обшарили весь дом, сад и ближайшие окрестности в радиусе нескольких сотен ярдов: бутылка не обнаружена.
— Но точно ли, что Рэттери регулярно принимал этот тоник? Что известно относительно пустых бутылок?
— Их забрал мусорщик в середине прошлой недели.
— Похоже, вы откусили довольно порядочный кусок, — добродушно заметил Найджел.
— Угу. — Блаунт снял фетровую шляпу, промокнул лысину платком и снова старательно водрузил ее на голову.
— Вы избавили бы себя от многих проблем, если бы прямо спросили Лену, куда она дела проклятую бутылку.
— Вы знаете, я никогда не унижаю свидетелей, — сказал Блаунт.
— Поразительно, что за это вас не убила молния. Самая бесстыдная ложь…
— Вы уже прочитали дневник?
— Да. Там есть несколько полезных моментов, вы так не думаете?
— Н-да-а, возможно. Похоже, Рэттери не слишком любили в семье, и, кажется, он ухлестывал за женой этого человека, Карфакса, которого мы сейчас увидим. Но имейте в виду, Кернс мог специально все это подчеркивать, чтобы перенести подозрение на кого-то другого.
— Не думаю, что «подчеркивал» уместное здесь слово. Он просто походя упоминал об этом.
— Ну, он же умный человек и не стал бы делать это слишком грубо.
— Но его замечания довольно легко проверить. Фактически у нас имеется достаточно свидетельств, что Рэттери был дьявольски жесток со своими домашними. Вместе со своей отвратительной матушкой он всех, кроме Лены Лаусон, превратил в безмолвных марионеток.
— Допускаю. Но вы полагаете, что он был отравлен своей женой? Или одним из слуг?
— Я ничего не полагаю, — несколько раздраженно сказал Найджел, — кроме того, что в своем дневнике Феликс отразил только голую правду о семействе Рэттери.
Остальной путь до гаража они шествовали в полном молчании. Улицы Сивернбриджа погрузились в полуденную дремоту; если бы его обитатели, болтавшие друг с другом в глубине своих живописных старинных и грязных переулков, знали о том, что проходящий мимо них с виду преуспевающий джентльмен на самом деле знаменитейший сыщик Скотленд-Ярда, они с легкостью скрыли бы свое любопытство. Даже когда Найджел Стрэнджвейс начал довольно громко напевать «Балладу об охоте», это не произвело сенсации — за исключением инспектора Блаунта, который болезненно поморщился и ускорил шаги. В отличие от Блаунта Сивернбридж привык к нестройным голосам, оглашавшим песнями его главные улицы, хотя обычно и не в столь ранний час: летом шарабан с путешественниками из Бирмингема каждый уик-энд поднимал такой шум, какого Сивернбридж не видал со времен войны Алой и Белой розы.
— Не прекратите ли вы этот ужас? — наконец не вытерпел Блаунт.
— Вы же не имеете в виду мое исполнение этой величайшей из баллад…
— Нет, именно это.
— Ну, не обращайте внимания. Осталось только пятьдесят восемь куплетов.
— Господи! — с отчаянием воскликнул несчастный Блаунт, совершенно не склонный к крепким ругательствам.
Найджел возобновил пение:
А потом в дубраве словно буря зашумела:
То борзые с двух сторон бросились к оленю…
— Ну, вот мы и пришли! — радостно воскликнул Блаунт, торопясь войти в гараж.
Внутри ожесточенно ссорились два механика с дымящимися сигаретами во рту прямо под плакатом с надписью «Курить строго запрещается!». Блаунт спросил хозяина, и их с Найджелом проводили в контору. Пока инспектор вел вступительную беседу, Найджел изучал Карфакса: невысокий мужчина, аккуратно одетый, совершенно неприметной внешности, его гладкое загорелое лицо было веселым и добродушным, что свойственно заядлым игрокам в крикет. Человек энергичный, но без амбиций, — подумал Найджел, — из тех, кто не рвется занимать видное общественное положение, простой, но обладает большим запасом душевных сил, имеет какое-нибудь хобби, может быть непризнанным экспертом в какой-либо неожиданной области знаний, отличный муж и отец. В нем даже невозможно предположить наличие какой-либо неистовой страсти. Но люди этого типа обманчивы, очень обманчивы. «Маленький человечек», когда восстает, обладает холодным бесстрашием мангуста: дом «маленького человека» обычно его крепость — защищая ее, он проявляет поразительное упорство и изворотливость. Например, его Роуда. Интересно…
— Понимаете, — тем временем говорил инспектор Блаунт, — мы запросили все аптеки в округе и сейчас… э… установлено, что ни один из членов семьи покойного ни в какой форме не приобретал стрихнин. Разумеется, его могли приобрести в более отдаленных аптеках, мы еще продолжим проверку в этом направлении, но предварительно должны предположить, что убийца позаимствовал некое количество отравы для крыс, которую вы храните у себя в гараже.
— Убийца? Значит, вы исключаете, что это было самоубийство или несчастный случай? — спросил Карфакс.
— Вам известны какие-либо причины, по которым ваш компаньон мог покончить с собой?
— Нет, конечно. Я просто размышляю.
— У него не было каких-либо затруднений? Например, финансовых?
— Нет, дела в гараже идут довольно прилично. В любом случае я пострадал бы гораздо больше, чем Рэттери, если бы мы разорились. Вы знаете, ведь это я внес полную цену, когда мы его приобретали.
— В самом деле? Вот как!
Уставившись на кончик своей сигареты, Найджел неожиданно спросил:
— Вам нравился Рэттери?
Инспектор Блаунт сделал руками отстраняющий жест, словно отделяя себя от такого неприятного вопроса. Казалось, Карфакса это менее покоробило.
— Вас интересует, почему я участвовал с ним с общем деле? — сказал он. — Дело в том, что во время войны он спас мне жизнь; и когда мы снова с ним встретились — приблизительно семь лет назад, — он был… ну скажем, в некотором затруднении. Его мать потеряла все свои сбережения, и самое малое, что я мог для него сделать, это помочь ему встать на ноги.
Не ответив прямо на вопрос Найджела, Карфакс дал понять, что его компаньонство с Рэттери было лишь делом возвращения долга, а не дружбы. Блаунт снова вернулся к намеченной линии. Разумеется, это лишь обычный вопрос, предусмотренный рутинной работой, но он вынужден спросить мистера Карфакса о том, что он делал днем в последнюю субботу. С покорным насмешливым огоньком в глазах Карфакс сказал:
— Да, конечно, я понимаю. Ну, приблизительно без четверти три я направился в дом Рэттери.
