— Я вижу, ваш муж недавно участвовал в войне.
— Да, — сказал Найджел, осторожно ощупывая свою повязку. — Фактически меня треснул по голове клюшкой для гольфа какой-то парень.
— Клюшкой для гольфа? Что ж, меня это не удивляет. В наше время игра в гольф стала отвратительно жестокой. Да она и не очень-то походит на игру: бить по неподвижному мячу — все равно что целиться в сидящую птицу, а это вовсе не джентльменское дело. Посмотрите на шотландцев — они придают ей большое значение — самая нецивилизованная раса в Европе: ни искусства, ни музыки, ни поэзии, исключая, конечно, Бернса, и посмотрите на их представления о еде — овечья или телячья требуха, заправленная мукой, и эдинбургская карамель. Скажите мне, что ест нация, и я скажу, что у них за душа. Поло — это дело другое. Я и сам в него играл в Индии. Поло! Гольф это то же поло, только у него отняли все трудности и азарт: прозаичный вариант поло, парафраз на тему поло, типично шотландская манера, сводящая все до своего прозаического уровня, — для этого им пришлось переложить даже псалмы. Ужасно. Вандалы, варвары! Уверен, у этого типа, который угостил вас клюшкой по голове, в жилах течет шотландская кровь. Правда, у них отличная армия. Это почти все, на что они годятся.
Найджел неохотно прервал запальчивую речь генерала и объяснил причины своего визита. Он имеет отношение к расследованию убийства Рэттери и хотел бы узнать побольше об истории этой семьи. Отец погибшего служил в армии — Сирил Рэттери, погиб на войне в Южной Африке. Не может ли генерал Шривенхем направить его к кому-либо, кто мог знать Сирила Рэттери?
— Рэттери?! Милостивый боже, так это он! Когда я прочитал об этом в газетах, я подумал, не имеет ли этот убитый отношения к Сирилу Рэттери. Значит, это его сын? Что ж, неудивительно. В этой семье плохая кровь. Слушайте, давайте выпьем шерри, и я расскажу вам, что мне об этом известно. Да нет, никакого беспокойства: я сам всегда в это время дня выпиваю бокал шерри и закусываю бисквитом.
Генерал поспешил выйти и вскоре вернулся с графином шерри и с тарелкой, полной бисквитов. Обеспечив всех угощением, он начал свой рассказ, с явным удовольствием предаваясь воспоминаниям.
— Видите ли, с этим Сирилом Рэттери был связан крупный скандал. Удивляюсь, что газеты не вытащили его опять наружу, должно быть, его вовремя как следует замяли. Первую стадию войны он прошел с отвагой, но, когда мы стали одолевать противника, он сломался. Эти ребята, которые всегда сохраняют такой высокомерный вид, знаете, — испуганные до смерти, собственно, как и мы все, только они не признаются в этом даже самим себе, — а потом однажды все внезапно взрывается. Я встречался с ним раза два, в самом начале, когда буры учили нас воевать: потрясающие ребята, эти буры. Имейте в виду, я всего только старый вояка, но я способен разглядеть необыкновенного человека. Сирил Рэттери был слишком порядочным человеком для армии, ему бы стать поэтом, но даже тогда он меня поразил этим… как это сейчас называют?.. своей неуравновешенностью, неврастенией. Да, он был неврастеником и при этом слишком совестливым. Кернс тоже такой, но это так, к слову. Решающий момент наступил, когда Сирила направили командовать отрядом, который должен был сжечь несколько деревень. Не знаю всех подробностей, но, видимо, в первой деревне, к которой они подошли, жители не успели вовремя сбежать. Они оказали сопротивление, и двое или трое солдат Рэттери были убиты. Остальные разъярились, и, когда одолели противника, они подожгли дома, не особенно интересуясь тем, остался ли в них кто из жителей. Оказывается, в одном из жилищ была женщина, которая осталась из-за больного ребенка. Они сгорели живьем, и мать и ребенок. Конечно, на войне такие случаи происходят то и дело: мне и самому это противно, такой ужас! В наше время вы бомбите мирных жителей походя — я рад, что уже слишком стар, чтобы участвовать в такой гадости. Так вот, так или иначе, но это добило Сирила Рэттери. Он заставил свой отряд сразу вернуться, отказавшись уничтожать остальные деревни. Конечно, ему вменили неисполнение приказа. За это он был наказан: разжалован. Это означало для бедняги конец.
— Но из рассказа старой миссис Рэттери у меня создалось впечатление, что ее муж погиб в бою.
— Ничего подобного. После этого инцидента в деревне и разжалования — а он был опытным офицером — при его состоянии, которое, видимо, все ухудшалось в течение боевых действий, он просто сошел с ума. Думаю, через несколько лет скончался где-нибудь в сумасшедшем доме.
Они еще немного побеседовали. Затем Найджел и Джорджия неохотно расстались с очаровательным хозяином и сели в машину. На обратном пути, проезжая по невысоким пологим холмам Котсуолдса, Найджел хранил полное молчание. Теперь он все понимал, и ему стало мерзко и противно: он готов был попросить водителя отвезти их прямо в Лондон, подальше от этого печального и проклятого случая, но теперь уже было слишком поздно.
Они вернулись в Сивернбридж и подкатили по гравийной дорожке к «Рыболову». Вокруг обычно тихой гостиницы наблюдалось странное оживление. Полисмен у входа, кучка людей, толпившихся на лужайке. Когда их машина приблизилась, от этой маленькой группки отделилась женская фигура и побежала навстречу им. Это была Лена Лаусон, чьи светло-пепельные волосы разметались на бегу, а глаза тревожно расширились.
— Слава богу, вы вернулись! — воскликнула она.
— Что случилось? — спросил Найджел. — Феликс…
— Это Фил. Он исчез!
Часть четвертая
ВИНА ОПРЕДЕЛЕНА
Инспектор Блаунт просил передать Найджелу, чтобы он пришел к нему в полицейский участок, как только вернется. Направляясь туда в машине, Найджел раздумывал над исчезновением Фила, складывая вместе неразборчивую информацию, полученную от Лены и Феликса. Из-за суматохи после нападения на Найджела накануне вечером никто не заметил, что Фил не появился к завтраку. Феликс решил, что он уже успел позавтракать, Джорджия была слишком занята, ухаживая за Найджелом, официант в гостинице подумал, что мальчик пошел завтракать домой к матери. Поэтому, только когда в десять часов горничная вошла в его спальню и увидела, что его постель не тронута, все поняли, что он исчез. Она же обнаружила на бюро конверт, адресованный инспектору Блаунту. Что находилось в конверте, Блаунт пока не знал, но Найджел подумал, что он может предположить это с большой степенью точности.
Феликс Кернс едва не потерял рассудок от тревоги. Никогда еще Найджелу не было его так жалко. Он хотел бы разделить с ним приближавшуюся трагедию, но понимал, что теперь это невозможно: все сдвинулось с места, и у него было столько же шансов предотвратить это, сколько возможности остановить сход лавины. Трагедия началась, когда Джордж Рэттери сбил Мартина Кернса в той деревне, можно даже сказать, она началась раньше, чем родился Фил Рэттери. Эти недавние события были ее кризисом. Теперь оставался только эпилог. Но эпилог будет долгим и мучительным: он будет длиться все то время, которое отпущено судьбой на жизнь Феликса Кернса, Вайолет, Лены и Фила.
Инспектор Блаунт, которого Найджел застал в участке, хранил вид затаенного торжества. Он сообщил Найджелу о мерах, предпринятых для розыска мальчика: ведется наблюдение за железнодорожными и автобусными станциями, вся дорожная полиция предупреждена, расспрашиваются водители грузовиков. Дело только во времени.
