— Нет, боюсь, не читал.
— Жаль. Это помогло бы тебе понять, что она за человек. Как бы это выразить? Ты можешь представить себе, чтобы Джейн Остин кого-нибудь отравила?
— Нет, — ответил Найджел, улыбнувшись.
— Вот видишь! Ты не можешь сдержать улыбки при этой мысли. А барышни Бронте, да… они спокойно подсыплют тебе яду в чай, ты и оглянуться не успеешь. По крайней мере, Эмилия или Шарлотта. А почему? Потому что они — страстные женщины, у них душа горит, они живут своими чувствами, им нужно все или ничего. А Алиса? Она просто не понимает, что такое отдать все за любовь. Она до безумия цивилизованна. И к тому же недостаточно сексуальна. Конечно, она любит Джимми. Но ее страсть распределяется равномерно между ним и ее работой. И так было всегда. Она — настоящий художник. Это у нее в крови. Предположим, она потеряет Джимми, — что ж, у нее есть ее другая любовь. Жизнь ее не станет пустой только потому, что Джимми ее покинул. Прочитай любую из ее книг, посмотри, насколько она объективна и бесстрастна! Она держится в стороне от эксцессов любви, обходит божественное или сатанинское неистовство, как это делала Джейн Остин, и не потому, что осуждает или не признает их, а потому, что сама их не испытала, и, будучи слишком добросовестным и требовательным художником, слишком камерным, если угодно, не кидается очертя голову в лабиринт умозрительных описаний. И еще одно… Достигнутое ею равновесие очень уязвимо. Она знает об этом, знает, что, если его нарушить, она умрет как художник. Она всегда инстинктивно избегала насилия, крайностей, не хотела вторгаться в чувства других людей. Ей свойственна природная утонченность — как бы мне описать это? Пожалуй, так: она возделывает свой сад, вкладывая в него ровно столько жизненных сил, сколько необходимо, чтобы он цвел, не превращаясь в буйные заросли. У нее там есть все, что надо: игрушечный ручеек с мостиками, малюсенькие журчащие водопадики, прирученные рыбки — и ничего сверх того. Она в высшей степени эгоистичное, даже эгоцентричное существо. От чувств и от людей, которые угрожают нарушить покой ее маленького hortus conclusus
[24]
, ее закрытого для всех мирка, она защищается, поднимая их на смех. Поскольку в душе у нее кипит ненависть к Ните, она изливает ее, создав в какой-нибудь своей книжке образ маленького чудовища, чтобы потом истыкать его раскаленными иглами. Ей вовсе не нужно было убивать Ниту. Куда больше удовлетворения она получит, убивая ее в своем воображении. Именно это она и делала, Найджел. На днях она показывала мне куски своего нового романа, и знаешь, на бедной Ните места живого там не осталось. Она… она раздела ее догола; я помню, что сделали французы-маки с немецкой коллаборационисткой, ты бы видел, какое это было жуткое зрелище: по мостовой на центральной улице ковыляло остриженное наголо существо женского пола, в чем мать родила, но в туфлях на высоком каблуке. Можешь верить, можешь не верить, но знаешь, почему Алиса теперь как в воду опущенная? Потому что не стало бедняжки Ниты, а значит, не стало и стимула, который двигал действие в романе.
Найджел слушал этот монолог самым внимательным образом, не отрывая глаз от живого треугольного лица Чарльза, который, забыв обычную свою претенциозность и дурашливость, произносил то, что можно было считать речью защитника на суде. Найджела и привлекало и отталкивало то, что он говорил, — привлекала преданность, с какой он кидался в бой, защищая сестру, отталкивало же то, как он это делал.
— А… насчет тебя? — спросил Найджел, после того как они с минуту помолчали. — Наслаждаешься тем, как сестра описывает падение Ниты?
— Наслаждаюсь? Какое злое слово! Я вижу, ты полностью на стороне Ниты.
— Да, наверное… Я вообще предпочитаю людей, которые откусывают больше, чем способны прожевать. Людей, которые влюбляются без оглядки. Но это к делу не относится. Я спрошу вот о чем: в твоем представлении брат-близнец отличается чем-нибудь от Алисы?
На губах Чарльза заиграла его неприятная всезнающая ухмылка; лицо его стало непроницаемой маской.
— О, я совсем не такая артистическая натура, как Аписа. Для меня вообще не существует возвышенного. Не отрицаю, в бытность фотографом я иногда делал снимки, на которых выставлял людей на посмешище. Но в общем-то, знаешь ли, я только мстительный и злопамятный человек, меня распирают запретные страсти. Короче говоря, я не очень хороший. Однако порой я тоже откусываю столько, что не могу прожевать. Например, я был помолвлен с Нитой.
— Но ты не ответил на мой вопрос. О чем вы в ту ночь с ней беседовали?
— Обо всем понемножку. Больше сказать не могу. Пока. Видишь ли, я никому не доверяю, даже тебе.
— Чего именно ты мне не доверяешь? Я ведь должен понять, это доказательство в твою пользу или наоборот.
— Ух и хитер же ты!.. Не жди, не скажу: я и так со всех сторон обложен… Всюду змеи шипят…
В дверь постучали. Вошел клубный служащий и подал Найджелу записку на подносе. Узнав почерк суперинтенданта, Найджел разорвал конверт.
«Предмет А, — прочитал он, — найден среди вещей майора Кеннингтона. Предмет Б, возможно остатки папки, найден в ведре для золы, направлен на анализ.
Сразу позвони мне.
Д. Блаунт, суперинтендант».
— Кстати, о змеях, — сказал Чарльз. — У тебя такой вид, будто ты обнаружил змею у себя за пазухой.
— Это не я обнаружил. Суперинтендант делал обыск в доме Лейков. Он нашел капсулу с ядом, идентичную той, которую ты отобрал у Штульца.
У майора Кеннингтона блеснули глаза. Голос его зазвучал холодно и угрожающе:
— Значит, ты вытащил меня сюда, чтобы я не путался под ногами, пока полиция делает обыск?
— Да, — резко ответил Найджел. — Ее нашли в твоих вещах.
Чарльз Кеннингтон вскочил с кресла и с кошачьей сноровкой скользнул к двери. Найджел не стал его удерживать. У дверей Чарльз на мгновение задержался.
— Вы это сделали, — произнес он. — Теперь вы это сделали.
И вышел.
УЖИН С САМОУБИЙСТВОМ
Прошло часа два, а Найджел все еще раздумывал над последними словами Кеннингтона. Когда Чарльз произнес: «Вы это сделали», он сказал этим больше, чем можно было подумать в первый момент. Найджел почувствовал разочарование, какое испытывает человек, складывающий из кубиков картинку-загадку и обнаруживающий, что последний кубик не ложится на место.
Он связался с Блаунтом сразу после ухода Чарльза и узнал от него, что капсулу нашли в запертом чемодане майора Кеннингтона; на чемодане не было признаков взлома. Блаунт еще не уехал из дома Лейков, он ожидал приезда майора Кеннингтона и его объяснений. Супругам он о своей находке ничего не сказал. «Предметом Б» они с Блаунтом называли секретную папку, которая пропала в день убийства. В ведре для золы обнаружились какие-то остатки, похожие на папку; их отправили на анализ в Новый Скотланд-Ярд. Золу выгребала два дня назад Алиса Лейк; Джимми выполнять эту обязанность пока не мог, а мусорщика они еще не позвали.
