В обычных тюрьмах по установившейся традиции арестантов
разделяли по полу. В армейских же крепостях было иначе. Уже император Фергус
вар Эмрейс, вводя специальным декретом равноправие женщин в имперской армии,
постановил, что уж ежели эмансипация, так до конца, равноправие должно быть
полным и абсолютным, без всяких исключений или поблажек для какого-либо из
полов. С того времени в крепостях и цитаделях Империи арестанты сидели вместе.
– Ну, так как? – повторила старшая Скарра. –
Выпускают тебя?
– Жди! – горько отозвалась Веда, по-прежнему не
поднимая головы от рук. – Считай, повезет, если не повесят. Холера!
Выдавала всю правду, ничего не скрывала, то есть почти ничего. А эти сукины дети,
когда принялись меня допрашивать, так для начала идиоткой перед всеми
выставили, потом оказалось, что я личность, не заслуживающая доверия, и
преступный элемент, а под конец вышло мне соучастие в заговоре, ставящем целью
низвержение.
– В низ, стало быть, свержение, – покачала головой
старшая Скарра, словно понимала, о чем речь. – Ага, ну ежели в низ… то
держи жопу шире, Веда.
– Будто я не знаю.
Младшая Скарра потянулась, снова зевнула широко и громко,
словно леопардиха соскочила с верхних нар, энергичным пинком отшвырнула
мешающий ей табурет Петюха, плюнула рядом с табуретом. Петюх заворчал, но ни на
что большее не осмелился.
Петюх был на Веду смертельно обижен. А сестер вдобавок и
боялся.
Когда три дня назад ему в камеру подкинули Веду, то очень
скоро оказалось, что Петюх, если в принципе и допускает эмансипацию и
равноправие женщин, то имеет на сей счет свое собственное мнение. Посреди ночи
он накинул Веде одеяло на верхнюю половину тела и намеревался воспользоваться
нижней, что, возможно, ему бы и удалось, если б не то, что Петюх взвыл
оборотнем и заплясал по камере, словно укушенный тарантулом. Веда же из чистой
мстительности телепатически принудила его опуститься на четвереньки и ритмично
колотиться головой в обитые железом двери камеры. Когда потревоженные страшным
грохотом стражники отворили дверь, Петюх ткнулся макушкой в одного из них, за
что немедля получил пять ударов окованной железом палкой и столько же пинков. В
итоге в ту ночь Петюх не испытал того блаженства, на которое рассчитывал. И
обиделся на Веду. О реванше он даже не помышлял, так как наутро в камеру попали
сестры Скарра, таким образом прекрасный пол оказался в большинстве, и к тому же
вскоре выяснилось, что точка зрения сестер Скарра на равноправие почти
совпадает с Петюховой, только с точностью до наоборот, если говорить о
предначертанных полам ролях. Младшая Скарра хищно поглядывала на мужчину и
изрекала недвусмысленные замечания, а старшая хохотала, потирая руки. Эффект
был таков, что Петюх спал с табуреткой в руках, которой в случае чего
намеревался защищать свою честь и достоинство. Однако шансы и перспективы у
него были ничтожны – обе Скарры служили в линейных частях и были ветераншами
многих сражений, так что табуретки б не испугались, когда хотели насиловать –
насиловали, даже если мужчина был вооружен бердышом. Однако Веда была уверена,
что сестры просто шутят. Ну, почти уверена. Скажем так.
Сестры Скарра сидели за избиение офицера, по делу же
провиант-мастера Петюха велось следствие, связанное с большой, громкой и захватывающей
все более широкие круги аферой – кражей армейских луков.
– Да, держи жопу шире, Веда, – повторила старшая
Скарра. – В хорошее дерьмо ты вляпалась, думаю. А вернее – тебя вляпали. И
как же ты, ядрена вошь, сразу-то не сообразила, что это политическая игра!
– Ха-а! – только и ответила Веда.
Скарра взглянула на нее, не очень понимая, как следует
разуметь односложное замечание. Веда отвела глаза.
«Не стану же я рассказывать вам то, о чем промолчала перед
судьями, – подумала она. – То есть что знала, в какое дерьмо
вляпалась. И то, когда и каким образом об этом узнала».
– Хорошенького ты себе пивка наварила, – мудро
отметила младшая Скарра, менее сообразительная, которая – Веда была в этом
убеждена – вообще не понимала, о чем идет речь.
– Ну а как все-таки было с цинтрийской
княжной-то? – не отступала старшая Скарра. – Ведь ее вы в конце
концов сцапали, а?
– Сцапали. Если так можно выразиться. У нас сегодня
которое?
– Двадцать второе сентября. Завтра Эквинокций.
– Ну да! Вот удивительное совпадение. Стало быть,
завтра тем событиям будет точно год… Уже год!..
Веда растянулась на нарах, подложив сплетенные пальцы рук
под голову. Сестры молчали, надеясь, что это было вступление к рассказу.
«Ничего не получится, сестренки, – подумала Веда, глядя
на выцарапанные на досках верхних нар грязные картинки и еще более грязные
надписи. – Не будет никаких рассказов. Даже не в том дело, что от вонючего
Петюха несет обосравшейся подсадной уткой или каким другим коронным свидетелем.
Я попросту не хочу об этом вспоминать. О том, что было год назад, после того
как Бонарт ушел от нас в Клармоне.
Мы прибыли туда с опозданием в два дня, – все-таки
принялась она вспоминать. – Следы уже успели остыть. Куда охотник поехал,
никто не знал. Никто, кроме купца Хувенагеля, конечно. Но купец Хувенагель со
Скелленом разговаривать не пожелал и даже под крышу к себе не пустил. Передал
через слуг, что у него-де, нет времени и аудиенции он не даст. Филин раздувался
и тощал, но сделать ничего не мог. Ведь мы были в Эббинге, а там у него никаких
прав не было. А по-другому, нашими методами, за Хувенагеля браться было
невозможно, потому что у него там, в Клармоне, личное войско, а ведь войну
начинать было нельзя.
Ну, Бореас Мун вынюхивал, Дакре Силифант и Оль Харшейм
занимались подкупами, Тиль Эхрад – эльфьей магией, а я учуивала и слушала
мысли, но это мало что дало. Вроде бы узнали мы, что Бонарт выехал из города
южными воротами. А прежде чем выехать…
Был в Клармоне храмик, маленький такой, лиственничный… Рядом
с южными воротами, у торговой площадки. Перед отъездом из Клармона Бонарт
истязал Фальку арапником. На глазах у всех, в том числе и у жрецов, на той
площадке у храмика… Выкрикивал, что покажет ей, кто тут ее господин и
повелитель. Что сейчас он ее батогом поучит, как хочет, а то и насмерть заучит,
потому как никто за нее не встанет, никто не заступится – ни люди, ни боги».
Младшая Скарра выглядывала в оконце, уцепившись за решетку.
Старшая выедала кашу из миски. Петюх взял табурет, лег и укрылся одеялом.
Из кордегардии доносился звон, перекликались стражи на
стенах.
Веда повернулась лицом к стене.
