– Говорят, – медленно проговорил Высогота, –
что природа не терпит пустоты. То, что лежит на земле, что истекает кровью, что
пало от твоего меча, – уже не Зло? Тогда что же такое Зло? Ты когда-нибудь
задумывалась об этом?
– Нет. Я – ведьмачка. Когда меня учили, я поклялась
себе, что буду выступать против Зла. Всегда. И не раздумывая… Потому что стоит
только начать задумываться, – добавила она глухо, – как уничтожение
потеряет смысл. Месть потеряет смысл. А этого допустить нельзя.
Он покачал головой, но она жестом не дала ему заговорить.
– Мне пора уже докончить свой рассказ, Высогота. Я
рассказывала тебе больше тридцати ночей, с Эквинокция до Саовины. А ведь не
рассказала всего. Прежде чем я уеду, тебе следует узнать, что случилось в день
Эквинокция в деревушке под названием Говорог.
Она застонала, когда ее стаскивали с седла. Бедро, по
которому он ее вчера бил ногой, болело.
Он дернул за цепь, пристегнутую к ошейнику, потащил ее к
дому.
В дверях стояли несколько вооруженных мужчин. И одна высокая
женщина.
– Бонарт, – сказал один из мужчин, худощавый
брюнет с тощим лицом, державший в руке окованную бронзой нагайку. – Должен
признать, ты умеешь застигать врасплох.
– Здравствуй, Скеллен.
Человек, названный Скелленом, какое-то время глядел ей прямо
в глаза. Она вздрогнула под его взглядом.
– Ну, так как? – снова обратился он к
Бонарту. – Объяснишь сразу или, может, помаленьку?
– Не люблю объяснять на базаре, потому как мухи в рот
летят. В дом войти можно?
– Прошу.
Бонарт дернул за цепь.
В доме ждал еще один мужчина, растрепанный и бледный,
вероятно, повар, потому что занимался чисткой одежды от следов муки и сметаны.
Увидев Цири, он сверкнул глазами. И подошел.
Это не был повар.
Она узнала его, помнила эти паскудные глаза и пятно на
морде. Это был тот, кто вместе с белками преследовал их на Танедде, именно от
него она сбежала, выскочив в окно, а он велел эльфам прыгать следом. Как тот
эльф его назвал? Ренс?
– Это ж надо! – сказал он язвительно, сильно и
болезненно тыкнув ее пальцем в грудь. – Мазель Цири! С самого Танедда не
виделись. Долго, долго я мазельку искал. И наконец нашел!
– Не знаю, милсдарь, кто вы такой, – холодно
бросил Бонарт, – но то, что вы якобы нашли, принадлежит мне, а посему
держите лапы подальше, ежели цените свои пальчики.
– Меня зовут Риенс, – нехорошо блеснул глазами
чародей. – Соблаговолите это милостиво запомнить, господин охотник за
наградами. А кто я, сейчас станет ясно. И ясно также станет, кому будет
принадлежать эта мазель. Но зачем опережать события? Сейчас я просто хочу
передать поздравления и сделать некое признание. Надеюсь, вы не имеете ничего
против?
– Надейтесь. Никто вам не запрещает.
Риенс приблизился к Цири, заглянул ей в глаза.
– Твоя покровительница, ведьма Йеннифэр, – ядовито
процедил он, – однажды обидела меня. Когда же впоследствии она попала мне
в руки, я, Риенс, показал ей, что такое боль. Вот этими руками, вот этими
пальцами. И пообещал, что когда мне в руки попадешь ты, королевна, то и тебя я
тоже научу боли. Этими вот руками, этими вот пальцами…
– Рискованное дело, – тихо сказал Бонарт. –
Очень даже рискованное, господин Риенс, – дразнить мою девочку и угрожать
ей. Она мстительна и запомнит это. Держите, повторяю, подальше от нее ваши
руки, пальцы и прочие части тела.
– Довольно, – обрезал Скеллен, не спуская с Цири
любопытного взгляда. – Перестань, Бонарт. Ты, Риенс, тоже помягче. Я
отнесся к тебе снисходительно, но еще могу раздумать и велю снова привязать к
ножкам стола. Садитесь оба. Поговорим как люди культурные. Втроем, в три пары
глаз. Потому как, что-то мне сдается, поговорить есть о чем. А предмет нашей
беседы временно отдадим под охрану. Господин Силифант!
– Только стерегите ее как следует. – Бонарт вручил
Силифанту конец цепи. – Как зеницу ока.
Веда держалась в сторонке. Нет, конечно, ей хотелось
присмотреться к девушке, о которой так много разговоров шло в последнее время,
но она чувствовала странное нежелание лезть в толпу, окружающую Харшейма и
Силифанта, которые вели загадочную пленницу к столбу на майдане.
Все пытались пробиться поближе, разглядывали девушку,
пробовали даже пощупать, толкнуть, дернуть. Она шла с трудом, немного
прихрамывая, но голову держала высоко. «Он ее бил, – подумала Веда. –
Но не сломил…»
– Значицца энто и есть та самая Фалька…
– Едва-едва из девчонок вылезла…
– Девчонка! Тьфу! Резака!
– Шестерых парней, говорят, рубанула, зверюга, на арене
в Клармоне…
– А сколькерых еще ране-то! Дьяволица!
– Волчица!
– А кобыла, гляньте, какова кобыла-то? Чудных кровей
лошадь… А вона, при Бонартовых-то тебеньках какой меч. Хо… Чудо чудное!
– Прекратить! – буркнул Дакре Силифант. – Не
прикасаться! Куда ты со своими лапами в чужое добро? Девушку тоже не трогать,
не щупать, не оскорблять и не клеветать! Побольше уважения. Неизвестно, может,
еще будем ее на рассвете казнить. Так пусть хоть до того времени в мире
побудет.
– Ежели девке на смерть идтить, – ощерился Киприан
Фрипп Младший, – то, может, остаток жизни-то ей маленько усладить и
отодрать как следовает? Взять на сенцо и прочистить?
– Ну! – загрохотал Каберник Турент. – А чего,
можно бы! Спросим Филина, нельзя ль…
– Говорю вам, нельзя! – отрезал Дакре. – У
вас только одно на уме, трахательники дурные! Сказал же, оставить девушку в
покое. Андрес, Стигварт, а ну, станьте-ка с ней рядышком. И глаз не спускать,
ни на шаг не отходить. А тех, что полезут, палкой!
– Ого! – сказал Фрипп. – Ну, нет так нет, нам
все едино. Айда, парни, к скирдам, к местным, они там барана и поросенка
запекают. Ведь нонче Равноночие, Эквинокций, праздник, стало быть. Пока господа
советываются, мы могем повеселиться.
– Пошли! Достань-ка, Деде, какой-нито кувшинок из
переметов. Выпьем. Можно, господин Силифант? Господин Харшейм? Праздник ноне,
да и без того никуда не поедем на ночь-то глядя.
– Тоже мне – толковая мысль, – поморщился
Силифант. – Выпивки у них одни в головах да трахты! А кто тут останется,
чтобы помогать девку стеречь и к господину Стефану бечь, ежели что?
