Она смешала гусиный смалец с печной сажей и получившейся
густой краской зачернила глазные впадины и веки, растянув их длинными линиями
до самых ушей и висков.
Выглядела она не хуже дьявола.
– От четвертого островка на высокий лес, самым
краем, – повторил он. – Потом вдоль реки до трех усохших деревьев, от
них грабами по болоту напрямик на запад. Как появятся сосны, поезжай краем и
считай просеки. Свернешь в девятую и потом уж не сворачивай никуда. Потом будет
поселок Дун Дар, с его северной стороны – выселки. Несколько халуп. А за ними,
на развилке, корчма.
– Запомнила. Не беспокойся.
– Особенно осторожной будь на излучинах реки.
Остерегайся мест, где камыши реже. Мест, поросших горецом. А если все-таки еще
до сосняка тебя застанут сумерки, остановись и пережди до утра. Ни в коем
случае не езди по болотам ночью. Уже почти новолуние, к тому же тучи…
– Знаю.
– Теперь относительно Страны Озер… Направляйся на север
через горы. Избегай главных трактов, там всегда полно солдат. Когда доберешься
до реки, большой реки, которая называется Сильта, – это будет больше
половины пути.
– Знаю. У меня есть карта, которую ты начертил.
– Ах да, конечно.
Цири в который раз проверила упряжь и вьюки. Механически. Не
зная, что сказать. Оттягивая то, что наконец сказать следовало.
– Мне приятно было принимать тебя здесь, –
опередил он. – Серьезно. Прощай, ведьмачка.
– Прощай, отшельник. Благодарю тебя за все.
Она уже была в седле, уже приготовилась тронуть Кэльпи,
когда он подошел и схватил ее за руку.
– Цири, останься, пережди зиму…
– К озеру я доберусь до морозов. А потом, если все
будет так, как ты сказал, то уже ни тракты, ни морозы не будут иметь значения.
Я возвращусь телепортом на Танедд. В школу в Аретузе. К госпоже Рите… Как давно
это было, Высогота. Как давно…
– Башня Ласточки – легенда. По мне, это всего лишь
легенда.
– Я тоже всего лишь легенда, – сказала она с
горечью. – С рождения. Zireael, Ласточка, дитя-неожиданность. Избранница.
Дитя Предназначения. Дитя Старшей Крови. Я еду, Высогота. Будь здоров.
– Будь здорова, Цири.
Корчма на развилке за выселками была пуста. Киприан Фрипп
Младший и три его дружка запретили входить местным жителям и прогоняли
приезжих. А сами пиршествовали и пили целыми днями напролет, высиживая в
мрачном кабаке, смердящем так, как обычно смердит корчма зимой, когда не
отворяют ни окон, ни дверей, – кошками, мышами, потом, онучами, сосняком,
жиром, чем-то горелым и мокрой сохнущей одеждой.
– Собачья доля, – повторил, пожалуй, в сотый раз
Юз Йанновиц, геммериец, махнув рукой прислуживавшим девкам, чтобы те принесли
водки. – Чтоб перекрутило этого Филю! В такой паршивой дыре заставил
портки просиживать! Уж лучше б по лесам с патрулями ездить!
– Дурак, – ответствовал Деде Варгас. – На
дворе чертовский зяб. Нет, уж лучше в тепле. Да с девкой!
Он с размаху шлепнул девушку по ягодицам. Девушка пискнула,
не очень убедительно и с явно видимым равнодушием. Правду сказать, глуповата
была. Работа в корчме научила ее только тому, что, когда шлепают или щиплют,
надобно пищать.
Киприан Фрипп и его компания взялись за обеих девок на
другой же день по приезде. Корчмарь боялся слова молвить, а девки были не
настолько резвы, чтобы думать о протестах. Жизнь уже успела научить их, что
ежели девка протестует, то ее бьют. Потому разумней погодить, пока «желателям»
наскучит.
– Энта Фалька, – притомившийся Риспат Ля Пуант
завел очередной стандартный разговор поднадоевших вечерних бесед, –
сгинула где-то в лесах, говорю вам. Я видал, как тогда ее Скеллен орионом в
морду секанул, как из ее кровушка фонтаном рвалася! Из этого, говорю вам, она
очухаться не могла!
– Филя промахнулся, – заявил Юз Йанновиц. –
Едва скользнул орионом-то. Морду, верно, недурственно ей разделал, сам видел. А
помешало это девке перескочить через ворота? А? Свалилась она с коня? А?
Аккурат! А ворота я опосля измерил: семь футов и два дюйма, тютелька в
тютельку. Ну и что? Прыгнула! Да еще как! Промеж седла и жопы лезвие ножа не
воткнешь!
– Кровь из ее лилась как из ведра, – возразил
Риспат Ля Пуант. – Ехала, говорю вам, ехала, а опосля свалилась и подохла
в какой-нито яме, волки и птицы падаль сожрали, куницы докончили, а муравцы
дочистили следы. Конец, deireadh! Стал-быть, мы тута, говорю вам, понапрасну
портки просиживаем и денежки пропиваем. К тому ж лафы никакой не видать!
– Не могет так быть, чтобы опосля трупа ни следу, ни
знаку не осталось, – убежденно проговорил Деде Варгас. – Завсегда
чегой-то да остается: череп, таз, кость какая потолще. Риенс, тот чаровник,
остатки Фалькины наконец отыщет. Вот тогда будет делу конец.
– И может, тогда нас в таки места погонют, что с
любовию тепершнее безделье и паршивый этот хлев вспомним. – Киприан Фрипп
Младший окинул утомленным взглядом стены корчмы, на которых знал уже каждый
гвоздь и каждый подтек. – И эту водяру паскудную. И этих вона двух, от
которых луком несет, а когда их прочищаешь, то лежат ровно телки, в потолок
зыркают и в зубах ковыряют.
– Все лучше, чем скукотища эта, – проговорил Юз
Йанновиц. – Выть хоцца! Давайте сотворим хоть чего-то! Что угодно! Деревню
подпалим или еще чего сделаем?
Скрипнула дверь. Звук был такой необычный, что все четверо
сорвались с мест.
– Вон! – зарычал Деде Варгас. – Выметайся
отседова, дед! Попрошайка хренов! Вонючка! Пшел во двор! Ну!
– Оставь, – махнул рукой утомленный Фрипп. –
Видишь, дудку вытягивает. Небось нищенствует, видать, старый солдат, что дудкой
да пением по постоялым дворам промышляется. На дворе слякоть и зяб. Пусть
посидит…
– Только подальше от нас. – Юз Йанновиц указал
деду, где тому можно сесть. – Нито нас воши зажрут. Отседова видать, какие
по ему быки ползают. Подумать можно – не воши, а черепахи.
– Дай ему, – скомандовал Фрипп Младший, –
какой-нито жратвы, хозяин. А нам водяры!
Дед стащил с головы огромный валяный колпак и уважительно
разогнал вокруг себя вонь.
– Благодарствуйте, благородники, – промямлил
он. – Ноне ведь сочевник Саовины, праздник. В праздник негоже никого
гонять, чтоб под дождем мок и мерз. В праздник годится почествовать…
– Верно, – хлопнул себя по лбу Риспат Ля
Пуант. – И верно, ведь сочевник Саовины нынче! Конец октября!
